– Ergo, – медленно проговорил Курт, – в убийстве Штаудта определенно и бесспорно замешана малефиция, и тот, кто убил его (либо соучастник), предусмотрел сокрытие улик… – он неопределенно помахал рукой в воздухе, – даже там. Так?
Нессель молча кивнула, и он вздохнул, упершись локтями в колени и опустив голову на руки. Нельзя сказать, что услышанное оказалось неожиданностью или хотя бы чем-то существенно помогло делу; колдовством или простой сталью (а то и веревкой) убитый собрат по служению по- прежнему оставался ненайденным, следов по-прежнему не было никаких, и в ту призрачную схему, что начала более-менее выстраиваться в мозгу, эта новость не привносила существенных деталей. Разве что давала понять: неведомый противник подходит к своим делам скрупулезно и в своем роде ответственно.
– Извини, что понапрасну тебя обременил, – произнес Курт уныло. – Не предполагал, что это настолько тебя измотает, да еще и окажется бессмысленным.
– Не совсем, – неуверенно возразила Нессель и, с усилием приподнявшись, уселась, завернувшись в одеяла. – Не так уж я и измотана, к тому же – я кое-что увидела. Правда, не знаю, имеет ли это какое-то касательство к твоему делу.
– Рассказывай, – ободрил Курт, распрямившись. – Порой совершенно неожиданные вещи могут оказаться взаимосвязанными. Что ты видела? Только помни о том, что говоришь с невеждой, который наверняка не поймет большей части сказанного без толкований вроде этого клубка с обрубленной ниткой.
– Я сама плохо понимаю, – нехотя призналась Нессель, поежившись, и отчего-то было ясно, что сейчас озноб после ледяной воды здесь ни при чем. – Будем разбираться вместе… Помнишь, ты спрашивал меня о Всаднике?
– Ты сказала, что «он живой». И что подле него ощущала себя, точно в присутствии святого. То, что ты увидела, связано с ним?
– Да. С ним и… с городом. Этот Всадник – он действительно живой, он дышит. И… защищает.
– Этот город?
– Наверное. Я не знаю. Просто чувствовала: он существует, чтобы защищать. Он как страж. Как зверь возле детенышей, который лежит спокойно и даже кажется, что он спит, но это пока не тронешь детенышей. Смотришь на него и знаешь, что трогать нельзя, потому что тогда он подхватится и нападет, и тому, кто тронул, – не поздоровится.
– В целом соответствует легенде, – заметил Курт, нахмурясь. – И выходит, что это не просто легенда… Это ощущение – тебе есть с чем его сравнить? С какой-нибудь статуей, виденной тобой в церквях за время твоего путешествия, с какой-то реликвией, с… человеком, в конце концов?
– Нет, – мотнула головой ведьма. – Ничего подобного мне прежде не доводилось видеть и чувствовать. Просто кажется, что это каменное изваяние – не каменное, понимаешь?
– Откровенно сказать, не очень, – честно признался Курт и приглашающе кивнул: – Но давай дальше. Быть может, если не пойму, то хотя бы догадаюсь, о чем речь.
– К нему ведет множество нитей, – медленно подбирая слова, продолжила Нессель. – От разных людей, от сотен, даже тысяч, наверное. Эти нити – их желания и помыслы. Они все тянутся к нему и очень крепко на нем завязаны.
– Всадник – местная святыня, – произнес Курт задумчиво. – Полагаю, бамбержцы обращаются к нему с молитвами или мысленными просьбами, когда что-то происходит или в чем-то имеется нужда; зная людскую натуру, предположу, что даже торгаши, обсчитывая покупателя, вполне могут возносить ему молитвы о том, чтобы оболваненный не заметил обмана, а неверные мужья – чтобы их жены ни о чем не прознали. И это не говоря уже о нешуточных неприятностях и невзгодах – вроде болезни себя самих или родичей, близящейся смерти или бедности, а то и попросту осознания собственной греховности с просьбами о предстоянии и заступничестве. Могут быть эти самые нити чем-то подобным?
– Могут, – согласилась Нессель и, помедлив, уточнила: – Думаю, ими и являются. Но это еще не все. Кроме вот таких обычных следов, есть другие нити, что связывают людей этого города и Всадника.
– Что значит «другие»?
– Значит – другие. Они… Они совсем иначе выглядят. Ощущаются иначе.
– Они темные?
– А говорил – ничего не понимаешь, – с невеселой усмешкой заметила Нессель; Курт передернул плечами:
– Опыт. Истоков и подоплек некоторых явлений я могу не понимать, но знаю, что они есть… Так они темные?
– Нет, – вздохнула ведьма, ненадолго умолкла, подбирая слова, и неуверенно выговорила: – Не совсем. Они… странные. В них явно что-то не в порядке. Они не заканчиваются на Всаднике. Вообрази, что от множества клубков тянутся нити – как от этой книги к твоему сослужителю – и ведут к той статуе; похоже, ты прав, и это людские молитвы, упования на него как на заступника перед Богом. Но на Всаднике эти нити не исчезают, не растворяются в нем, а как бы уходят от него дальше.
– Куда?
– Сами в себя.
Несколько мгновений он сидел молча, глядя на ведьму с ожиданием, и, поняв, что пояснений не будет, осторожно предположил:
