– Ну… Он же инквизитор, – неуверенно предположила Нессель. – Изучал то, с чем должен работать…
– Любой из нас знает все эти фантазии наизусть, поверь мне, Флорский разбирался по косточкам не на одной лекции, и к его учению во время учебы по тем или иным причинам возвращались не раз. Что могло заставить его освежать в памяти то, что каждый инквизитор и без того знает, – вот на этот вопрос я не могу ответить…
Курт помедлил, снова неизвестно зачем пробежавшись глазами по страницам, и, вздохнув, поставил книгу обратно, продолжив осмотр.
– И снова «eia», – пробормотал он спустя минуту, осторожно снимая с полки увесистый труд в почти такой же старой и столь же потертой обложке, и Нессель устало уточнила:
– Опять ересь?
– Наоборот, – хмыкнул он, аккуратно раскрывая старый томик. – Фон Шпее. Слышала про такого?
– Нет, кто это?
– Фридрих фон Шпее. Это священник, жил еще во времена, когда «Молот» был в ходу[73], а братья-конгрегаты не церемонились с методами и особенно не утруждали себя ни сбором доказательств, ни вообще хоть какими-то расследованиями. Фон Шпее был одним из первых, кто попытался сделать хоть что-то, чтобы это прекратить. «Cautio Criminalis» – «Предостережение следователям». Это книга, которую он написал. Нами она изучалась в академии, а в его время вполне могла отправить автора следом за теми, кого он защищал… Вот. – Курт отлистал несколько страниц ближе к концу книги и зачитал вслух: – «Я часто думал, что мы лишь потому не все являемся колдунами, что не прошли через пытку. И это не пустое хвастовство, когда позже один инквизитор осмелился бахвалиться, что если бы ему в руки попал Папа, то и он бы сознался в колдовстве». Или вот: «Дознаватели будут чувствовать себя опозоренными, если им придется вынести оправдательный приговор женщине; если уж она арестована и закована в цепи, ее виновность будет доказана любыми средствами. Тем временем невежественные и упрямые священники изводят несчастное создание так, что она признается во всем, независимо от своей виновности; ведь если она не сделает этого, говорят они, она не найдет спасения и не сможет получить причастия»… Учитывая время, когда это было написано, сравнить это можно разве что со взрывом бочки с порохом посреди людной площади. Книга в свое время наделала много шума: фон Шпее вывернул всю подноготную, включая подробно расписанный материальный доход, который получали все участники процесса, от exsecutor’а до местного владетеля, рассказал о методах и внутренних предписаниях, о которых прежде информация вовне не просачивалась… Вот то, что он сам не оказался в числе казненных после этого, – и впрямь не иначе как Господне благоволение и настоящее чудо.
– И ведь так всё и было – как он написал… – с тихой, бессильной злостью сказала Нессель; Курт кивнул:
– Да. Так было. Но больше не так – в том числе и благодаря таким людям, как он или Альберт Майнц.
– Но что ж тогда удивительного, что такая книга нашлась у инквизитора дома? «Предостережение следователям»… Ведь она для вас и написана, разве нет?
– Так-то оно так, – согласился Курт, осторожно перелистывая страницы: просто взять эту книгу, как остальные, за обложку и встряхнуть он опасался – томик был старый и уже изрядно потрепанный, от резкого движения переплет мог порваться. – Однако за стенами академии его никто обыкновенно не читает – приедается за время обучения. Для убийства времени чтение не из приятных, а нового отсюда почерпнуть инквизитору с несколькими годами реального опыта попросту нечего. Я бы допустил, что у покойного была нездоровая тяга к описанию пыток, однако с романтическими виршами, которых на этих полках, как я погляжу, половина от всего наличествующего, подобное допущение как-то не вяжется.
– Может быть, это как раз и связано с тем, для чего сюда явился ваш убитый служитель? – неуверенно предположила Нессель. – Ведь в этой книге, как я поняла, пишется как раз об этом – о неправедных обвинениях, о напрасных пытках… Может, и правда – все эти казненные здесь, в Бамберге, были казнены ни за что? И Кристиан Хальс был действительно замешан в этом? Или видел, что подобные дела творит обер-инквизитор, и читал эту книгу, потому что его мучила совесть и он пытался сам с собой решить, как быть: пойти против начальства и сознаться или дальше жить, как прежде…
– Учитывая романтические стишки как основную часть библиотеки, я бы не удивился, хотя такое поведение и отдает нравственной флагелляцией, – покривился Курт, продолжая перелистывать страницы. – Особенно для инквизитора в таком ранге и с таким опытом службы.
– А может быть, он исключение среди вас. Посмотри, какая потрепанная книга. Может, он просто из тех, кто читал ее, даже когда ушел из вашей академии, просто так читал, чтобы не забывать, что когда-то было, чтобы не повторить этого. Или такого, по-твоему, быть не может?
– Когда-то, когда я только начинал службу, – отозвался Курт неохотно, – я тоже читал «чтобы помнить». Только не Шпее; я читал сохранившиеся протоколы прежних лет из кельнского архива… Но я тогда был зеленым юнцом, к тому же провалившим свое первое дело, страшно боящимся ошибиться и ничего не знавшим и не умевшим. Будь Хальс таким – я бы не удивился выбору такого чтива… Вспомни его и скажи: он был похож на не уверенного в себе человека?
– А может, он хорошо прикидывался. Вас разве этому не учат?
– Не был, – кивнул Курт, и ведьма лишь молча вздохнула, неловко передернув плечами. – А вот что мне хотелось бы знать, так это где он взял саму книгу и владел ли ею до него кто-нибудь достаточно долго. То есть, прикупил ли он ее как-то на досуге или взял из библиотеки Официума… что скорей всего. И всего красноречивей.
– Это имеет значение?
