его взгляд, измышления, переменившиеся с веками предания или попытка ввести в заблуждение.
– Падший Ангел – один из богов язычников… – медленно проговорил Курт и, помолчав, уточнил: – Только один? Или все они и есть бывшие воины небесной армии?
– Вы сегодня поразительно часто задаете вопросы, ответы на которые знаете сами, майстер инквизитор, – заметил Мельхиор все так же серьезно. – Как не единожды вы верно говорили, вы не книжный червь, особенно если сравнивать с вашим духовником, однако знаете вы куда больше среднего служителя Конгрегации. Все же не напрасно вы проводили время во второй библиотеке академии, ведь так? Однако ваша память предпочла отодвинуть изученное в дальние углы, ибо не все узнанное требуется вам ежедневно в вашей службе и все, что вам сейчас нужно, – это вынуть тот запас знаний из этих старых сундуков, перетряхнуть их, разложить в нужном порядке и соединить вместе то, что соединимо. Но вместо этого вы спрашиваете меня…
– Если рассматривать тебя как часть моего же сознания, в этом есть логика, – возразил Курт, и старик, подумав, кивнул.
– Что ж, пусть так, – согласился он и, усевшись поудобнее, завел в размеренном тоне, нарочито подражая то ли проповеднику, то ли увлеченному миннезингеру: – Когда-то Господь создал Ангелов и создал человека, и, как вы знаете, майстер инквизитор, Он призвал Ангелов поклониться своему творению. Ведь Ангелы были просто созданиями, творением Господним, а человек – принял в себя частицу божественности, каковую Господь вдохнул в него. Часть Ангелов возгордилась и не пожелала склонить голову перед каким-то смертным отродьем, а кое-кто из них и вовсе решил, что его Создатель слишком слаб для Бога, и возжелал занять его место. Часть Ангелов поддержала его, часть осталась верна… А часть так и не определилась. Поклонение тварному существу так и не было принято самой их сутью, но и пойти против Создателя они не осмелились и не захотели.
– Ангелы, живущие на земле среди людей, – скептически договорил Курт. – Легенды, не подтвержденные ничем.
– Так ведь ничем и не опровергнутые, – пожал плечами Мельхиор и продолжил в прежнем тоне: – Многие из Ангелов, живя среди человеков, по- своему привязались к ним, а многие прониклись… скажем так, завистью. Кто-то черной, разрушительной, а кто-то – напротив.
– Чему может позавидовать созданное из чистого разума и света существо в грешной, смертной, слабой твари?
– Разнообразие, майстер инквизитор. Разнообразие и свобода. И даже наши слабости, да-да. Началось с малого: сперва Ангелы принимали облик мужчин или женщин по своему выбору. Так они подражали человеческому естеству и человеческим слабостям, каковые, будем честны, и дарят человеку большинство радостей. Дальше – больше, они узнавали людей все лучше и проникались завистью все глубже. Человек может сам решать, любить ли ему Бога или предавать его, быть сильным или слабым, грешным или святым… даже бессмертие человек может выбрать себе сам или отказаться от него; не телесное, разумеется, но смерть и бессмертие души. Они были лишены всего этого и, даже будучи отторгнутыми от Создателя, оставались в полном осознании того, от чего попытались отказаться. Попытались – и не смогли. Им, тем, кто не присоединились к Люциферу, было еще тяжелее – ведь у них не было ненависти к Господу, которая помогала восставшим Ангелам затмевать любовь к Нему и отчасти менять их сущность, они по-прежнему любили и своего Создателя, и сотворенный Им мир, и даже людей в какой-то мере… Но время шло. И кое-кто из них решил, что в этой ненависти есть смысл, она делает существование куда проще, а поскольку путь домой они закрыли сами для себя – надо выжать как можно больше из того, что доступно.
– Они и стали богами?
– Они и стали богами, – тихо повторил старик. – Теми самыми богами, которым так жаждет вручить этот мир ваш давний поклонник Каспар, майстер инквизитор. Разумеется, не только такими, были и те, кто не желал людям вреда, не хотел от них кровавых жертв, не питался их душами и жизнями, но даже они хотели поклонения. Ведь с того самого дня, как они пред ликом Господа отказались признать человека высшим творением, ничто не изменилось, они все так же считали эти двуногие мешки с костями и нечистотами чем-то однозначно хуже себя.
– Все? – уточнил Курт. – Если вытащить из дальних сундуков моей памяти когда-то узнанное и прочитанное, можно вспомнить предания и о других Ангелах – о тех, что живут среди людей тайно, не делая из себя богов и не пытаясь сделать из человека слугу. Даже напротив – порой помогая человеку и опекая его. Такие легенды тоже есть.
– Такие легенды тоже есть, – снова повторил Мельхиор. – Однако именно сейчас и именно для вас, майстер инквизитор, они не имеют значения, ибо вы столкнулись не с ними, а я здесь не для того, чтобы раскрыть вам все до единой тайны мироздания, а для того, чтобы помочь совладать с конкретной угрозой. Будете слушать дальше? Или дальше расскажете сами?
– Сам, – кивнул Курт и, помедлив, уверенно продолжил: – Без поддержки божественной благодати Ангелы начали слабеть, а они привыкли к силе, и такой духовный голод их вовсе не устраивал. Прикинувшись богами, они начали получать эту силу от людей – от их жертв и молитвословий, от памяти и служения, однако «время шло», как ты сказал, и люди стали их забывать. В том числе потому, что в мир пришел Иисус, занявший место «бога людей» во всех смыслах, которые только можно себе вообразить. Христианство попросту перекрыло им доступ к кормушке. Так?
– Пока все верно, – согласился старик. – Дальше по-прежнему сами, майстер инквизитор?
– Попытаюсь, – ровно подтвердил он. – Так как это все-таки Ангелы, а не Господь Бог, id est сущности заведомо зависимые, недостаток питания им надо было чем-то возмещать; не все захотели смириться с подобным положением вещей. Если припомнить того самого моего приятеля, которого ты помянул в начале нашего разговора, он мог бы сказать так: их капиталы начали иссякать, и им позарез требовался actionnaire[116] взамен сбежавших к монополисту. На худой конец – заимодавец. И источник дохода нашелся – там, где средств без счета, вот только за каждый грош приходится не отделываться мелкими подачками, как то было с людьми, а возвращать взятое с огромными процентами, расплачиваясь собственной сутью и
