– Здравствуйте!
Молодые мамы переглянулись и разом улыбнулись беглецу. А чего б им не улыбаться-то? Чай, Леонид Федорович не какой-нибудь там «мурлон», а человек вполне светский, и женскому полу приятственный: этакий худощавый, среднего роста, шатен с голубыми глазами. Средняя – ни короткая, ни длинная – стрижка, аккуратная бородка с усиками а-ля кардинал Ришелье. Чего б такому не улыбнуться-то?
– Да, и вправду хорошая. Так и в газетах писали, что лето теплое будет.
Ну, надо же – в газетах! Можно подумать, они газеты читают…
Еще раз улыбнувшись, молодой человек обогнал мамулек и спешно зашагал по двору к видневшейся невдалеке арке, явно выводившей на какую-то людную улицу – может быть, на Пречистенку или Маросейку. Слева от арки, на детской площадке, ошивалась компания подростков, человек пять, все длинноволосые, в потертых джинсах, а вот один – терзающий гитару крепыш – в коричневых клешеных брюках.
– Вот… новый поворот… – хрипловато орал крепыш. Остальные невпопад подпевали.
Проходившая мимо женщина средних лет, чем-то похожая на королеву Елизавету Английскую, сделала парням замечание, пригрозив детской комнатой милиции и еще каким-то «бюро». Странно, но угроза подействовала: парни перестали петь и живенько поднялись со скамейки.
– А ты-то, Колька, уж не куришь ли? – не унималась «Елизавета». – Слышала, вчера молодежь в ларьке «Беломор» покупала…
– Фи, теть Зин! «Беломор»! Мы такое не курим.
– А кто портвейн вчера в песочнице пил? Я вот матери-то все расскажу, ага, ты смотри, Колька…
–
Портвейн в песочнице… Сворачивая в арку, Арцыбашев идиллически хмыкнул. И удивленно остановился. Возникшая перед ним улица, довольно широкая и большая, вдруг с ходу показалась ему какой-то странной. Показалась, да… но вот в чем эта странность выражалась, успокоившийся наконец беглец никак не мог понять.
Стоял, присматривался. Ага! Ни одной девчонки в шортиках или в топике на тротуарах что-то не наблюдалось, несмотря на то что денек-то стоял солнечный, теплый. Нет, в коротких юбочках были, и много… и такие замечательные экземпляры попадались, что прямо ах, но в джинсовых шортиках – не было. И рекламы на домах – не было. Просто вывески: «Бакалея», «Булочная», какая-то «Березка». У всех трех тусовались приличные очереди.
– Клава-а-а! – несколько зазевавшегося Леонида едва не сбила с ног вынырнувшая откуда-то из подворотни женщина с красным лицом и с большими сетками в руках. В сетках виднелись треугольные пакетики с молоком, батоны и рулоны серой туалетной бумаги.
– Клава-а-а! – обращаясь непонятно к кому, истерично закричала женщина. – В обувном югославские сапоги выбросили! Говорят, все размеры есть… По две пары в руки дают! Айда, живо.
Едва не споткнувшись, Арцыбашев аккуратно обошел бесстыдно припаркованные прямо на тротуаре «Жигули»-шестерку. Поразило, что сие непрезентабельное авто цвета кофе с молоком находилось в отличнейшем состоянии – прямо блестело. И номера были – черные с белыми цифрами. Оп!!! Такие же и почти на всем транспорте, и движущемся, и стоящем. Да и транспорт-то был… как бы помягче выразиться-то? Ретро – да, именно так! Разномастные «Москвичи» самого разнообразного вида, «Жигули» – «копейки», «двойки», какие-то полосатые автобусы ЛиАЗы, мотоциклы с колясками – во множестве, словно какой-нибудь байк-фестиваль.
А ведь и в самом деле фестиваль, догадался Лёня. Фестиваль ретро-автомобилей!
– Слышь, чувак, куртку не продашь, а? – вылезший из «шестерки» бородатый парень в зеркальных противосолнечных очках, приталенной блескучей рубашке и узких джинсах аккуратно, почти ласково взял Леонида под локоть. – Не обижу, чувак, не думай. Вижу ж – коттоновая. Только не «фирма» – это, извини, тоже видно. Явно не пилится… хотя… Чье производство, не скажешь? Самопал? Индия? Болгария? Польша?
– Полагаю, Турция… – Леонид пожал плечами. Ну и борода… чего, спрашивается, пристал?
– Хок! – бородатый хлопнул себя ладонями по ляжкам. – Ну, ты смотри, уже и турки джины стали делать! Но, конечно, не «Монтана» и не «Ливайс». Ты куртку-то не дашь померить? Вроде бы как на меня. А деньгами, сказал, не обижу – три червонца, лады?
– Чего? – к удивлению своему, Арцыбашев вдруг обнаружил, что никак не может отвязаться от этого наглого парня, скорее всего – психа. Уж так ему хотелось старую Лёнькину куртку примерить, уже и деньги совал. Какие-то странные, красноватые купюры… Господи! С Лениным!
И мало того что совал – уже и куртку начал стаскивать.
– Эй, эй…
– Извини, я часть – мелочью… Ты, если что подобное будет, ко мне тащи, ценой не обижу. Тут, у «Березки», спросишь Блэкмора – прозвище такое… Опа! Менты!!! Сматываемся!
Стащив-таки куртку, незнакомец юркнул в ближайшую подворотню, оставив на тротуаре обескураженного Леонида. Мимо проехал желтый полицейский уазик. Подписан он был по-старому – «Милиция». Видно, надпись еще не успели сменить.
– Нет, ну среди бела дня, в центре Москвы – раздели! – Арцыбашев изумился самому себе. Он, конечно, не любил зря геройствовать, но за самого себя постоять бы смог. Однако почему-то стоял, словно замороженный… А в руках держал деньги. Те самые, с Лениным. Две красненькие бумажки номиналом по десять рублей, одна голубоватая пятерка, светло-зелененькая «трешница», пара мятых, совсем уж мелких, фантиков-рублей и разномастная мелочь.
