Главные улицы печального города покрывал неубранный снег. Молодые деревья, высаженные в четыре ряда вдоль Невской першпективы, тщетно воздымали к небу голые ветви, как будто жалуясь на злую судьбу. В гарнизонных и матросских слободах жизнь еще теплилась, а в лучших домах — дощатые щиты, подобно бельмам на глазах слепца, закрывали гляделки обмерзших окон. Изредка пробирались меж сугробов губернские чиновники, немногочисленные купцы (русские либо иноземные), да оставленные вельможами сторожа.
Бурхард-Кристоф посреди этого сонного царства выглядел, наверно, самым бодрым и деятельным. Встретил меня приветливо, с хорошо скрытой настороженностью. Он тоже получил депешу о смерти Гинтера.
— Рад вас приветствовать в моей губернии, уважаемый граф. Чему обязан удовольствием встречи с вами?
— Взаимно рад, дорогой коллега. У меня дело к будущему генерал-фельдцейхмейстеру.
Немец буквально просиял, озарившись радостью, которую не скрыть: такое искреннее и наивное чинолюбие во взрослом (и не слишком уже молодом) человеке умиляет. Я рассказал о своих опытах. В приступе дружбы, вызванном неожиданной уступкой, Миних предложил устроить сравнительные стрельбы безотлагательно. Этого-то мне и надо было. Неделю гремела пальба; итоговые протоколы засвидетельствовали решительное превосходство сверления над литьем. Заказ на пробную партию был, можно считать, у меня в кармане. Оставалось лишь отстрелять несколько стволов на износ: у чугунных пушек он часто выражается в появлении опасных трещин, ведущих затем к разрыву. Только после этого мнилось возможным определиться с прочностью и весом. Программа испытаний прекрасно совмещалась с моими планами подготовки канониров для торговых судов. Согласовав с будущим заказчиком требования к надежности, дал мастерам детальные указания по предотвращению несчастий, сочинил план дальнейших работ и отправился в Рогервик: море там очищается на месяц раньше.
Чахлые ингерманландские перелески плыли навстречу поставленной на полозья карете. Грязный мартовский снег, перемешанный с навозом, летел из-под конских копыт. Странно, ей-Богу: каждый раз покидаю Россию с чувством освобождения — но знаю по опыту, что скоро меня потянет обратно. Запоздалые сожаления, что не стал бороться за фельдцейхмейстерский чин, время от времени тревожили душу. Вздор, конечно: что можно сделать в артиллерии при нынешних порядках?! Жалованье служителям, и то недоплачивают. На такие пустяки, как обновление и совершенствование пушек, денег вовсе не найти. Вот на более важные нужды — сколько угодно. Указом юного царя установлены порции его охотничьим собакам: по два пуда говядины в день. Собак этих более полутысячи. Хороший аппетит у животных: просто драконы какие-то! Льву, к примеру, столько не съесть. В российских конторах и канцеляриях водятся твари, еще более прожорливые и многочисленные. Истребить оных никакому Гераклу не под силу. Поэтому лучше заниматься государственными делами в приватном порядке. Ни царь, ни псарь не посмеют мне указывать, на что тратить собственные средства, и не помешают гонять крыс в собственном чулане.
Долгие годы я изощрялся в искусстве получения больших выгод с малыми издержками. Как в коммерции, так и на войне. И теперь не намерен отказываться от нажитых умений. Только применить их на службе… Да просто не дадут. Никому из больших бояр это не нужно. Будешь биться, как муха в паутине, расточая силы без всякой пользы.
Пусть Миних воюет с Камер-коллегией за недоплаченные копейки: есть дела поважней. А отношения с государством пора строить по-новому. В форме партнерства, а не службы.
