окружающего Чертову Крепость, всколыхнулись и поглотили мелькнувший силуэт. Фигура, окутанная саваном золотистых волос, погрузилась в мутную ядовитую воду. О Бэйзиле Сендголде, желтой канарейке, ставшей человеком, более никто, ничего и никогда не слышал.
1
Почта
Мутно-серая тяжелая туча низко наползла на Рэйнивилль. Казалось даже, что она глухо и угрожающе рокочет, словно город атаковала целая армада невидимых кораблей. Сегодня городок оправдывал свое название: ливень с самого утра. В его струях посерели люди, зонты, машины, дома и лужайки, аттракционы в парке и шпиль городской церкви.
Наверное, поблекли и желтые хризантемы миссис Ванчи. Сегодня дети во второй раз за этот месяц — первый был день рождения — дарили ей цветы. Просто принесли и оставили у могилы. Постояли. И разошлись.
Письмо — живое, настоящее, написанное только сегодня, — дрожало в руках у тринадцатилетнего мальчика. Конверт запечатали молодым зеленым листиком, который еле держался на мягкой размокшей бумаге.
Марджери Миранда Ванчи. Лийя, Эргер, Верхняя комната Самой Высокой Башни.
Такими были имя и место.
Письмо было совсем сырым. Только что его принес очень странный почтальон — рыжебородый, долговязый мужчина в каске полисмена. Ничего удивительного для почтальона, даже каска… Но ведь обычно почтальоны не прилетают на военных велосипедах и не стучат в окно второго этажа?
— Ответ срочный, быстро-быстро!
Сказав это, мужчина крутанул крылатые педали, пронзительно зазвенел колокольчиком и, описав круг над садом, скрылся. И теперь мальчику показалось, что ответ уже не нужен никому. Слишком поздно.
Заскрипела дверь.
— Тео, милый, может, все-таки ты… передумал?
Мальчик спрятал письмо под подушку и вопросительно посмотрел на маму.
На ней был красный шерстяной халат — как всегда, когда она мерзла, а мерзла она почти все время. В руках она держала поднос, на котором стояли чашка дымящегося крепкого чая и тарелка. На тарелке — куски теплого пирога с ягодами и корицей. На все это было бы просто невозможно не обратить внимания, даже если ты не был голоден. А если ничего не ел со вчерашнего вечера, то один запах мог просто сшибить с ног.
Мама поставила поднос на тумбочку и села на край кровати.
— Эй, — снова тихо позвала она. — Скаут!
Слово оцарапало. Задело что-то внутри, как пальцы случайно задевают на локте свежую ссадину. Оно напомнило о школьных поездках в лес, о яблоках, об улыбке миссис Ванчи, которую он видел, даже когда учительница лежала в том деревянном ящике, который он не мог назвать по-настоящему. О том, как она кашляла на последних уроках, и о том, как сидела в больничном зимнем саду.
— Ох… прости.
Она не умела о
— Папа испек. — Она указала на пирог. — Твой любимый. Хотя что я говорю, сам знаешь.
В доме Греев никто, кроме мистера Грея, который был поваром в ресторане русской кухни, не мог приготовить даже яичницу. Мама, океанолог, так и не научилась. Зато она управляла подводной лодкой и знала не меньше десятка тысяч видов рыб.
— Спасибо, — все-таки сказал Тео и продолжил без паузы: — Я все понимаю. Ей лучше, я не должен грустить. Священник все это уже сказал во время службы.
— Ох, милый. Ты и так у нас нечасто разговариваешь, а теперь мы боимся, что вообще замкнешься.
— Еще больше? — спросил Тео.
Издав тихий, нервный, какой-то вовсе невнятный смешок, она поцеловала его в лоб. Ненадолго прижала к себе, быстро выпустила. Объятия Тео тоже не всегда любил, в такие минуты — особенно. Она это знала.
— Еще больше… а может, это нормально для твоего возраста, просто я была другая… — Отстранившись, мама снова задумчиво потрепала его по макушке. — Слушай… а тебе правда не мешают такие волосы? Длинные, и этот хвост…
