Костяной лабиринт

Это был старик-индеец. Он заговорил, обращаясь к кому-то невидимому, и на лицо китаянки упали тени. Пленница поняла, что вокруг нее собрались другие люди.

Она забилась в путах, стараясь освободиться.

«Отпустите меня!»

Но индейцы не обращали на нее внимания. Старик поднял кривую костяную иглу с заправленной в нее длинной ниткой из жил, и все начали снова и снова повторять одно и то же слово.

– Тсантса…

Вей силилась понять, что происходит. Если индейцы выходили ее, то что им нужно теперь?

Другое знакомое лицо склонилось над ней, похоже, понимая ее смятение. Это был мальчишка, сбежавший от них с Кванем в пещере. Он поднес к лицу Шу какой-то предмет, держа его так, чтобы она хорошо его разглядела. Сначала девушке показалось, что это какой-то местный фрукт, высушенный и съежившийся, но затем она различила зашитые губы и веки, а также прядь черных волос. Это была сморщенная человеческая голова.

И не просто голова.

Лицо ее было покрыто знакомым китаянке узором шрамов.

«Квань!»

Дикари превратили Черного Ворона в свой трофей.

Подняв высушенную голову выше, мальчишка назвал этот предмет, широко улыбаясь:

– Тсантса.

И на Шу снизошло откровение. Она попыталась закричать, но ощутила режущую боль в губах и, взглянув на зашитый рот Кваня, поняла, что то же самое сделали и с нею.

Но индейцы еще не закончили.

Старик склонился над Вей, поднимая толстую иглу, – и взял ее веко…

Эпилог Десять лет спустя

18 сентября, 17 часов 32 минуты по западноафриканскому времени

Республика Конго

– Доктор Крэндолл, солнце скоро зайдет, – предупредил говоривший с мелодичным конголезским акцентом Джозеф Кьенге. – Вам нельзя оставаться здесь одной, а мне нужно вернуться к своей хозяйке.

Потрепав стоящую рядом собаку, Мария села в траву:

– Я не одна. Со мною Танго.

– Да, с вами собака. Но, хотя мне не хочется обижать вашего доблестного спутника, он стар и очень болен.

Крэндолл печально вздохнула, признавая справедливость этих слов.

Hepatocellular carcinoma[16].

Болезнь вступила в последнюю стадию и была неоперабельной.
Танго оставалось жить всего несколько недель.
В частности, именно поэтому Мария приехала в питомник горилл в национальном парке Вирунга, в надежде хоть мельком увидеть Баако – она рассчитывала на то, что появление Танго выманит его из джунглей.
«Хотя бы попрощаться».
Крэндолл была в долгу перед ними обоими. Но Баако она не видела уже пять лет. На самом деле это было хорошим знаком: горилла полностью приспособилась к новой среде обитания и, похоже, была счастлива. Мария знала, что Баако еще жив, поскольку сотрудники парка время от времени видели его и его семейство.
Теперь женщина слушала звуки леса, успокаивающегося после долгого дня и пробуждающегося к ночи. Между деревьями бесшумно носились летучие мыши, раскидывая свои ультразвуковые сети. Жужжали, гудели, пищали насекомые. Птицы своим пением провожали заходящее солнце и встречали луну. Вопили обезьяны, высказывая свои извечные жалобы.
– Доктор Крэндолл, быть может, вы попробуете завтра? – предложил американке Джозеф.
Вздохнув, Мария тяжело поднялась на ноги, разминая затекшие мышцы. Она просидела на поляне весь день с раннего утра. И это был уже третий проведенный ею здесь день. Наверное, пора смириться и вернуться вместе с Танго домой.
– Думаю, мне пришла пора возвращаться в Штаты, – призналась исследовательница.
Кьенге печально посмотрел на нее:
– Сожалею.
И тут послышалось громкое фырканье – голос был более низким, чем запомнилось Крэндолл, но все равно