Прокляты и забыты

порыв осеннего ветра прошелся по моему лицу и волосам. Но неприятное ощущение тут же сменилось на совершенно другое, едва первые лучи коснулись стен поместья и солнечный свет коснулся кончиков моих пальцев, державших оконную раму. Агония охватила мое тело, словно в него воткнули тысячи раскаленных иголок.

О, Создатель… как же больно!

Кажется, я кричала – но не слышала своего крика. Вокруг была только оглушающая тишина и боль. Новые воспоминания начали возвращаться яркими, ослепляющими, болезненными вспышками. Отрывочно. Несвязно. Но все же они возвращались.

Огонь в камине почти потух. Скоро утро. Александр лежит на диване, а я сижу рядом на полу, обнимая колени руками.

– Ты должна быть готова к тому, что он сразу решит, что ты Лилит. Не позволяй ему думать так, – говорит Александр.

Граф Деверо ласково перебирает пряди моих волос, и его голос звучит в тишине так успокаивающе.

– Я никогда не смогу быть готова. Но я постараюсь взять себя в руки. В конечном счете – что такое самые прекрасные черные глаза, в которых отражается весь мир, если мне все равно нельзя его любить, – пытаюсь я иронизировать, хотя на душе – только боль.

– А с чего ты взяла, что полюбишь его? – усмехается Александр.

Он встает с дивана и присаживается рядом со мной на пол.

– Да, ты действительно никогда не любил, – я не могу найти ответ, а потому перевожу все в шутку. Даже легонько толкаю его в бок для большей правдоподобности.

– Береги свое сердце, – тяжело вздыхает граф и тепло обнимает меня своими холодными руками. – После того, что мы вытворим, они придут в любом случае.

– Если я доживу до этого времени, – усмехаюсь в ответ.

Усмешка в моем голосе маскирует страх перед неизведанным. Обхватываю Александра за плечи и утыкаюсь лицом в темно-синюю рубашку из хлопка.

– Я позабочусь об этом, девочка моя. Все будет хорошо. Только ты не сломайся.

Закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Это успокаивает.

– Обещаю тебе, Александр. Никогда не сломаюсь…

Доля секунды – и все прошло. Как будто ничего и не было. Ни боли, ни новых воспоминаний. Но свидетельством того, что не показалось, стали перемены во мне.

Волосы стали длиннее сантиметров на тридцать. Все синяки и царапины, не успевшие зажить, просто исчезли. Ушла усталость, от которой, казалось, я скоро просто упаду, – ведь я так и не выспалась.

Ничего себе я обновилась за долю секунды! Как будто душу сначала вытащили, а потом вернули после абсолютного тотального лечения.

Строки в очередной раз всплыли в сознании: «…Да и после не отпускай, пока не сможешь полностью контролировать себя. Помни – ты обещала никогда не сломаться, что бы ни произошло дальше…»

Точно – инструкция. Не прощание. Вот же… упырь. А еще мужем назывался.

На обеих ладонях красовалось по цветочку диаметром около двух сантиметров, как будто только что выведенному глянцевыми черными чернилами.

Камелия. Ха. Это не просто мое имя. Я еще и подписана теперь. Ну, или подрисована. В общем – как будто клеймили. Ощущение, по крайней мере, точно такое.

От каждого цветка вверх по линии вен расползалось что-то вроде веточек такого же насыщенного черного цвета. Я закатала рукава.

Ого!

Похоже, рисунок шел по всему телу, в чем я тут же удостоверилась, быстро расстегнув пуговицы блузки. Линии прорисовывались везде – от рук к плечам, от плечей к груди, к животу и пояснице, дублируя мою кровеносную систему.

Это еще что?! Как это называется?!

Попробовала потереть – не исчезло. Попробовала смыть водой. Тот же результат.

«Надо бы с мылом, – почти в истерике подумала я. – Вдруг поможет».

Флакон с мылом тут же сам с собой оказался в руке, повергнув меня в еще больший шок. Понимание, что просто так от непрошенных татуировок не избавиться, пришло быстро. Бросив быстро ставший ненавистным бутылек, я выбежала из комнаты в поисках Джеймса.

Даже не задумываясь о том, что он, скорее всего, спит, я ворвалась в гостевую спальню. Быстренько закатала рубашку на животе и подогнула штанины, чтобы можно было все хорошо рассмотреть.

– Что это? Ты же знаешь, ведь так?

Телохранитель и правда не спал. Он спокойно сидел в кресле и, судя по полной пепельнице, стоящей рядом, докуривал не первую пачку. От моих манипуляций с пижамой лицо Джеймса вспыхнуло румянцем. В темно-карих глазах появился странный нездоровый блеск.