А то, гляди, и снайпер там в глубине комнаты сидит, выцеливает… Данил поежился, буквально физически ощутив точку прицела на лбу. Аж зачесалась!
На-а-ахрен… Он согнулся, полностью укрываясь за плитой, вытащил из ранца шлем и, стащив противогаз, водрузил его на голову. Щелкнули, входя в пазы, фиксаторы. Сейчас шлем весил немного, килограмма полтора-два – но так было с тех пор, как Добрынин, на одном из вечерних привалов, выдрал к чертовой матери из гнезд с затылочной части два элемента питания, похожие на продолговатые бочонки. Все равно без надобности. Каждый из них весил кило по два и лишний груз создавал определенные неудобства. Голова казалась башней танка – неуклюжей, неповоротливой… Пока повернешь – неспешно эдак, солидно, с достоинством – целая вечность пройдет. Хотя, вполне возможно, что в режиме энергопотребления такого и не наблюдалось – он, к сожалению, был лишен возможности оценить.
Нужно было на что-то решаться. Данил огляделся по сторонам – эх, Саньки нет, он бы спину-то прикрыл! – и вновь высунулся из-за плиты, обозревая разрушенное здание. Пусто… Усмехнулся про себя – кажись и вправду чисто… а он панику разводит. Поднялся осторожно, каждое мгновение ожидая выстрела и чувствуя неприятный холодок внутри, где-то в районе подвздошья… однако вокруг стояла все та же тишина, нарушаемая лишь шелестом капель по остаткам асфальта. Крякнув с досады на самого себя и перехватив поудобнее дробовик, Добрынин зашагал ко входу.
Он понимал, что зайти внутрь ему будет тяжело, но даже не представлял себе – насколько. Все здесь он знал с самого детства, все, до последней дощечки, до последней трещинки, до последнего кирпичика. Это был его дом и в памяти он оставался тем местом, где ждали, где был уют и тепло, где можно забыть на время о полной опасностей поверхности, расслабиться, перевести дух, отдохнуть. И тем страшнее была перемена, произошедшая с Убежищем. Стоя на пороге и оглядываясь вокруг, Данил все никак не мог проглотить горячий влажный ком, распирающий горло. Братство не стало утруждать себя захоронением убитых – да и, признаться, глупо было бы этого ожидать – и потому здесь, похоже, все осталось именно так, как было в день штурма.
На негнущихся ногах, железным истуканом, он шагнул внутрь. Мысли ворочались тяжело, словно камни. Данил чувствовал, что вновь погружается в то странное состояние, испытанное уже в день штурма комбината. Мозг, словно понимая, что до безумия всего один шаг, задергивал шторы, впадая в ступор и ставя защитные стены на пути поднимающейся из глубины жуткой ненависти. Чувства притупились – и только где-то глубоко-глубоко внутри, где-то в самом центре, он ощущал, как клокочет, разрываясь от горечи и боли, его душа.
Тела лежали вповалку. Большинство уже обглодано дочиста, до белых костяков, но на некоторых еще сохранились куски гниющего мяса и резиновые обрывки защитных комбинезонов. Больше всего у центрального входа – он был укреплен двойным штабелем мешков с песком – толстым, основательным – и сюда, похоже, ударили чем-то тяжелым, разом накрыв защитников. Вход разворотили до неузнаваемости, вместо трех широких проемов с двустворчатыми дверьми – огромная рваная дыра. Стоймя торчали вздыбившиеся плиты пола, исчез навес, сиротливо покачивался на сквозняке жестяной короб вентиляции…
Такие же дыры зияли и повсюду в стенах. Их было много – самого разного размера и конфигурации – и оставалось только удивляться, как еще держится крыша. Хотя – колонны, как это ни странно, остались целы и, вероятно, только это и удерживало ее от падения. Данил поднял голову – подвесной потолок из железных панелей, за которым скрывались коммуникации, местами провис, а в юго-восточном углу, там, где в крыше зияла огромная пробоина, сквозь которую заглядывало серое небо, целая секция его рухнула на пол, придавив сразу двоих бойцов. Зверье так и не смогло добраться до их тел, обглодав лишь торчащие из-под завала ноги до колен. Рядом лежали изодранные в клочья бахилы.
Тел было много, очень много; они лежали по всему залу ожидания, и Добрынин сначала как-то вяло удивился – откуда столько защитников? Однако потом, присмотревшись, он понял, что большинство лежащих здесь – женщины и дети. Да и кому еще было защищать жилище? Братство и полковник сыграли как по нотам, поманив людей сытой жизнью и удалив из Убежища боеспособное население.
Пошатываясь и опираясь иногда рукой о стену, на подгибающихся ногах, Добрынин спустился по лестнице в подвал. Постоял немного, прикрыв глаза, и отходя от того зрелища, что увидел наверху. И все же – теперь ему было легче. Легче, чем в тот, первый раз. Сердце, приняв случившееся, смирилось, словно покрывшись твердой корой, и все увиденное уже не доставляло ему того горя и ненависти, что довелось испытать той ночью. Сознание просто отмечало очередной факт – и пропускало его мимо себя, добавляя в архивы памяти.
Входные тамбуры были в том же состоянии, что и парадный вход. Сюда, похоже, просто заложили порядочный кусок взрывчатки. Наружную гермодверь вырвало с корнем, перегородки между тамбурами смяло, как картонки, а внутренняя «герма» висела, лишь чудом удерживаясь на одной нижней петле. Данил, перешагивая через бетонные глыбы и кирпичное крошево, прошел сквозь развороченный тамбур, ожидая увидеть на первом уровне ту же картину, что и наверху – но здесь почему-то все было совсем не так. Разрушений практически не было, лишь рваные следы от осколков гранат и сколы от очередей на стенах. Правда, мертвые тела в разной степени разложения попадались и тут – но гораздо меньше.
Все непродовольственные склады находились на первом уровне. Свернув от входных тамбуров направо, Добрынин, подсвечивая фонарем, настороженно озираясь и останавливаясь изредка, чтобы прислушаться к мертвой тишине, прошел через комнату выдачи, заваленную обычно самой разнообразной вещевухой, но опустевшую теперь, и оказался в длинном коридоре со множеством дверей по обеим сторонам. Это уже была вотчина Плюшкина и Коробочки, куда допускались только избранные, и Данил был тут в первый раз в своей жизни.
Слухи, ходившие среди обитателей, не врали – склады Убежища и впрямь оказались не маленькие. Коридор с комнатами уходил вдаль метров на триста. Комнат – около сотни, не меньше. Есть и небольшие – а есть и такие, что размером с хороший ангар. Плюшкин хвалился обычно, что поддерживает в своем
