это была просто некая режимная контора. Офисы, секретари, старомодные курсы обучения с лекторами, меловыми досками и деревянными партами амфитеатром. Правда, еще с полигонами и сдачей нешуточных нормативов по физподготовке и стрельбе. Кое-что было совсем уже архаичным, вроде фехтования на рапирах или каллиграфии.
Инквизиторы, как обыкновенные служащие бюрократического аппарата, вели бесконечное делопроизводство, ездили в скучные командировки и нескучные отпуска, травили похабные анекдоты, сплетничали, пили кофе, дружили, заводили романчики и даже иногда женились, как Майлгун с Ивой. На первый взгляд это был самый что ни на есть Дозор над остальными Дозорами. Только официальная форма странноватая, да почти все – не личное, а служебное: жилье, машины, телефоны, планшеты. Собственные дома и квартиры, говорят, могли себе позволить только Высшие. Хотя жалованье платилось, как ни странно, золотом и серебром, хранившимся в человеческом банке, причем даже не в Швейцарии. Тратить эти слитки было почти не на что.
Порой, конечно, Инквизиторы гибли. Получали ранения. Но то были оперативники или штурмовики. Рядовой состав мог пострадать лишь в том случае, если бы началась война между Светлыми и Темными.
Но это все было лишь преддверием. А вот что творится за дверями, никто сказать бы не мог. Каждый в Инквизиции выполнял только собственные, четко очерченные функции и понятия не имел, что делается буквально через стенку. Те, кто по долгу службы перемещался между кабинетами и отделами, получали болезненную печать «Карающего Огня». Можно было не сомневаться – каждая двусмысленная и пошлая шуточка, прозвучавшая в курительной комнате, не просто известна наверху, а разрешена. И никто ничего не знал про верхи – как они устроены, кто туда входит, какие именно задачи там решаются. Известны были только те Великие Инквизиторы, кто снисходил до общения с рядовыми служащими Бюро в силу каких-то соображений. Не приходилось сомневаться, были и те, о ком знали только эти самые Великие.
А еще обыкновенные человеческие и социальные роли здесь тоже имели свои пределы. Это была идеальная антиутопия, что появилась задолго до рождения ордена иезуитов, большинства тоталитарных сект и Оруэлла с Хаксли. Твой друг по инквизиторским курсам мог спасти тебе жизнь на задании – а потом без колебаний применить к тебе же пытки или развоплотить. Или при необходимости брать в заложники твоих родных.
Интересы Договора все оправдывали.
Потому Стригаль и намеревался обречь Дреера на годовое хождение под себя, а сам при этом испытывал муки совести. Он не был плохим человеком. Он был честным Инквизитором.
У Кармадона же человеческой осталась, похоже, только оболочка, причем еще до перехода из Темных в Серые.
– Совсем недавно, летом, в России случился прецедент… – Дункель раскрыл папку.
На стол выпали узорчатые разноцветные карточки с инвентарными номерами в уголке – на такие привешивались слепки ауры.
Дмитрий переглянулся со Стригалем и подумал, что в России лета не обходится без прецедентов. Но вслух никто ничего говорить не стал.
– Дневной Дозор города Рязань, – Совиная Голова выговорил: «Small town Ryazan», – выловил любопытного малыша. Аура неопределенная. Посмотри, Константин.
Стригаль взял в руки одну карточку, замер на секунду, положил обратно. Дрееру не предложили.
– Мальчик оказался, к сожалению, ненормальным. В мои времена таких называли блаженными. Сейчас экспертное заключение – аутизм. Инициации не подлежит.
Кармадон вытащил бумагу, к которой были приклеены фотографии.
– Этот малыш едва не убил двоих патрульных, – без тени эмоций сообщил Дункель. – Но лучше бы убил.
Стригаль перевел внимательный взгляд с фото на Великого и молча слушал.
– Он поменял им цвет ауры. Сделал из Темных Светлыми.
– Потенциал? – осведомился Стригаль.
– Определи сам. Попробуй.
Бывший глава Школьного Надзора вновь поднял со стола карточку. Дмитрий вслед за ним посмотрел через Сумрак. Неопределенный радужный сгусток рваными сполохами струился над темным прямоугольником, не в силах оторваться, будто его приделали степлером.
Единственное, что сумел понять Дреер, кроме отсутствия явно выраженного цветового оттенка ауры, свойственного всем неопределившимся Иным, – уровень обладателя этого сияния был явно выше, чем его собственный. Что родной седьмой, что искусственно повышенный четвертый.
– Не могу, – спокойно признал Стригаль.
– Я тоже, – так же спокойно сказал Кармадон. – Никто пока не смог.
– Вне категорий?
– Нет. Будущего Великого я сумел бы опознать, да и не только я. У него как будто вовсе нет потенциала. Он никто. И может то, чего никто не может.
– Это как-то связано с его… болезнью?
– Не установлено. За всю мою жизнь я такого не встречал. Высшие, бывало, меняли сторону. Несколько раз в истории. Ты помнишь, кто был
