реже…
Время возвращается к привычному течению, и Леха, отпустив липкую от крови рукоять, тяжело валится на бок рядом с поверженным противником. В ушах оглушительным барабаном бухает пульс, сердце словно всерьез вознамерилось проломить грудную клетку и выскочить прочь, но ему мешают неподатливые ребра. Спустя пару секунд сердцебиение немного успокаивается, уровень выброшенного в кровь адреналина спадает, и парня начинает ощутимо колотить. Странно, когда вчера стрелял в мотоциклистов, ничего подобного не было, а тут накатило…
Взгляд падает на торчащую из тела гитлеровца рукоятку штыка, и парень торопливо отползает в сторону, пытаясь взять себя в руки. Удается это не сразу – минуты три пришлось просидеть без движения с закрытыми глазами, окончательно приходя в себя. Не глядя на убитого, Леха выдергивает нож – лезвие выходит легко, почти без сопротивления, и от этого к горлу подкатывает вязкий комок и начинает тошнить, – и торопливо бредет к ручью, где долго отмывает оружие и руки от липкой крови, зачерпывая со дна песок. Хорошо, хоть темно вокруг и кровь выглядит вовсе не страшно, просто темные пятна на лезвии и коже. Вот только запах, с некоторых пор ставший ему таким знакомым…
Подождав, пока слабенькое течение отнесет подальше муть, десантник умылся, ощущая, как прохладная вода приятно холодит кожу. Все, вроде отпустило, можно жить дальше. Но вообще, нужно признать, что убивать ножом – совсем не то же самое, что стрелять, пусть даже в упор. Другие, мать их, ощущения! В десанте его учили ножевому бою и метанию в цель всего, что способно воткнуться в мишень – от штыка до лопатки, – но вот как-то ни разу не рассказывали, каково это, когда твое лезвие входит в тело живого человека…
Оттащив трупы подальше в заросли – без мощного фонаря не сразу и найдешь, – Леха спрятал там же посуду и оружие. Подумал было, что стоит снять с толстого повара ремень с подсумками, но возвращаться к убитым не решился: хватит острых впечатлений на сегодня. Тем более еще неизвестно, что будет дальше, ночь только началась. Все равно, если им удастся благополучно угнать самолет, карабин летуну на фиг не нужен, в кабине с ним особенно не развернешься. Вот если б автомат захватить, но за эти дни он вопреки многочисленным кинофильмам ни одного так и не увидел. То ли киношники привирали, то ли им с Васькой попадались какие-то неправильные немцы. А вообще, с этими кашеварами он здорово вляпался, причем исключительно по собственной дурости: теперь у него осталось часа два, максимум три, затем их точно хватятся. Да и вообще, как-то совсем не героически вышло. Прирезал практически безоружных тыловиков, блин! Хотя выбора у него не было – или эти повара, или они с летуном. И все равно на душе погано, чувствует себя как оплеванный. Мерзко на душе…
«Угу, ну, разумеется! – язвительно сообщил внезапно проснувшийся внутренний голос. – Конечно, лучше было героически перебить нескольких эсэсовцев или диверсантов-парашютистов! Вот только с чего ты взял, что справился бы с ними столь же легко? У фрицев те еще волчары служили, и тренировали их ничуть не хуже, чем тебя! И фиг его знает, кто бы кого прирезал. Да, в разведке тренировали тебя «на ять», но вот каково на практике эти умения применить – сам только что видел, даже странно, что еще не сблевал. Так что хватит сопли жевать, настоящим солдатом еще стать нужно, вот и считай произошедшее экзаменом… на выживание, мля! Навоюешься еще, если сегодняшнюю ночь переживешь. А немцы? Думаешь, если б фрицевская разведгруппа на нашу полевую кухню нарвалась, они бы хоть мгновение колебались? Нет, конечно, не то что поваров, и госпиталь вместе с ранеными и персоналом бы вырезали, бывали прецеденты, сам же читал…»
Глава 7
Все выше, и выше, и выше…
Поскольку терять время смысла не имело – иди знай, сколько его вообще осталось? – Леха двинул прямиком к складу боеприпасов. Минер из него, конечно, аховый, но хоть попытается. Если не придумает ничего другого, тупо соорудит простенькую растяжку из запала от «эфки», засунутого в гнездо штатного взрывателя авиабомбы. Ну, а не получится – так не получится, зато не обидно будет.
Без проблем проскользнув мимо часовых, как раз развернувшихся спиной друг к другу, схоронился среди штабелей. Подсвечивая фонарем, осмотрелся, присев за одним из них. С этой стороны немцы складировали в основном небольшие ящики с боеприпасами к авиационным пушкам и пулеметам – надписей Леха прочесть, разумеется, не мог, но вот обозначающие калибр цифры были вполне понятны. «7,92» – это, разумеется, пулемет, стандартный для фрицев калибр. А вот снаряды отчего-то оказались двух типов, калибром пятнадцать и двадцать миллиметров. Ради интереса парень вскрыл пару ящиков, убедившись, что не ошибся, снаряды и на самом деле разнокалиберные, да и длина гильз неодинаковая. Это что же, у них на одном типе самолета разные пушки стоят? Странно как-то, только лишний гемор при снабжении боеприпасами[2]. Ладно, ему-то какая разница? И без того проблем выше крыши. Главное, что для будущей диверсии эти ящички никак не подходят, только взрывом раскидает без толку. Пойдем искать, что помощнее.
Скользнув пробивающимся сквозь пальцы лучиком света по соседнему штабелю, Леха уже собрался было двинуться в глубину склада, но остановился, зацепившись взглядом за непривычные металлические контейнеры, напоминающие небольшие кейсы со сглаженными углами, двумя застежками и проволочной ручкой. Это что еще такое? Какой-то многоразовый контейнер для снарядов? Вряд ли, размеры определенно не те. Минометные мины? Тоже не факт, разве что-то мелкое, калибром миллиметров в пятьдесят. Но откуда им взяться на аэродроме? И зачем? Интересно, что там внутри?
Аккуратно, чтобы ненароком не шумнуть, десантник стащил верхний «чемоданчик» и, отойдя подальше за штабель, уложил его на землю. Надпись на крышке «15 Stielhgr 24 15 Bz 15 Spr. Kaps Nr8 Heeres-Mumtion Gesamtgewicht 15 kg»[3] ровным счетом ни о чем ему не
