интересом поглядывая на происходящее. Так что Батищев с Борисовым аккуратно, едва ли не на руках спустили десантника на землю. Забросив на плечи руки раненого, все трое двинулись в указанном конвойным направлении. А именно – к самой обычной деревенской избе, одной из многих стоящих вдоль пыльной узенькой улочки. Обычной, да не совсем: судя по припаркованным возле изгороди легковым автомобилям и маячившему у крыльца часовому, в доме размещался штаб или нечто подобное. Лысопогонный фриц потопал следом, словно стеком, помахивая в такт шагам недлинным прутиком. Интересно, что у него за звание? Лейтенант небось?
Более-менее пришедший в себя после дороги Леха мысленно хмыкнул: ну, хоть так. Могло быть и хуже. Если бы привезли на какой-нибудь фильтрационный пункт, шансов у него с такими-то ранами и вовсе б не осталось. Видал подобные на старых фотках времен войны – просто обнесенный колючей проволокой участок поля, куда сгоняют пленных – голодных, истощенных, раненых. Ни воды, ни еды, ни туалета. А сверху солнышко жарит под сорок градусов.
Так что, пожалуй, даже интересно, что дальше будет…
А дальше их… тупо не пустили в хату. Вышедший на крыльцо холеный фриц в отутюженном мундире с ужасом оглядел обвисшего на плечах товарищей окровавленного Леху, дернул щекой и что-то раздраженно выговорил «лысопогонному» сопровождающему. Погоны самого говорившего были увенчаны одной ромбовидной золотистой «розочкой», из чего парень сделал вывод, что званием он будет повыше.
Чуть наклонив голову, контрразведчик шепотом перевел:
– Я не все понял, но он говорит, что в таком состоянии и виде к господину оберст-лейтенанту… к подполковнику то есть, нельзя. Все одно, значит, никакой пользы от допроса не будет. Мол, нужно сначала привести тебя в порядок и только затем… дальше уже не разобрал. Вроде приказал этому лейтенанту вас с Борисовым куда-то отвести. А меня проводить в дом.
«Ага, вот оно как, лейтенант, значит, – хмыкнул про себя десантник. – Запомним. А бугром тут, стало быть, аж целый подполковник».
Вытянувшись в струнку, лысопогонник… ну, в смысле, лейтенант, выслушал до конца, четко кивнул и рявкнул: «Jawohl!» Ну, это мы и без переводчика знаем, фильмы смотрели, «так точно» по-ихнему. Отдав команду одному из конвоиров, немец посторонился. Тот забросил за спину карабин и довольно грубо сдернул руку десантника с плеча Батищева, подтолкнув того в направлении крыльца:
– Форвертс!
Их же с летуном повели к смутно различимому в сумерках – уже почти совсем стемнело – покосившемуся сараю в глубине двора. Идти, опираясь на плечо одного только Васьки, было непросто, рана на бедре снова заныла, и на бинте проступила пара свежих кровавых пятен. Борисов изо всех сил старался помочь товарищу, но его и самого заметно шатало из стороны в сторону – сказывались последствия удара прикладом. Да и в пикапе его неслабо приложило о стойку кабины, хорошо хоть не сломал себе ничего, а то б тоже добили, как водителя. Недовольный конвойный шагал в трех метрах позади, но лишнего себе не позволял и рук (вернее, приклада) не распускал, лишь периодически подгонял злым окриком да матерился под нос, поминая то «дерьмо», то «русских свиней», то еще что-то, чего Леха перевести на нормальный язык не смог. Потратив на смехотворное расстояние несколько минут, наконец дотопали. Распахнув хлипкую щелястую дверь, немец дождался, пока они проковыляют через порог, и с треском захлопнул ее за спиной. Подперев дверь доской, он уселся на валявшееся неподалеку бревно. Пристроив у ноги карабин, вытащил помятую пачку сигарет без фильтра и с видимым удовольствием закурил. Побега пленных фриц по понятным причинам не опасался – куда им бежать, если десяток метров шли, словно добрую сотню?
Летун с усилием опустил десантника на наваленное на пол прошлогоднее сено, тяжело лег рядом. Несколько минут просто лежали, переводя дух. О чем думал товарищ, Леха не знал. Сам же он вяло размышлял о превратностях военной судьбы. Ведь как здорово начали – и повоевали неслабо, и кой-какими трофеями обзавелись. И где оно все? Пулемет и ранцы с ценным хабаром (да уж, глоток спиртяги сейчас точно бы не помешал) закатали под землю немецкие танки, на радость будущанским поисковикам-археологам. Его самого ранили, и серьезно. Да еще и в плен взяли. По законам жанра из плена положено бежать, но только не в его офигительном состоянии, когда даже на бок перевернуться проблема. Похоже, отвоевался. Кстати, интересно, что такого особенного особист фрицам рассказал, что его на месте не кончили? Насколько помнил, тех, кого брали с трофейным оружием, гитлеровцы не щадили, а у него и автомат, и штык при себе были. Хотя нет, из автомата ефрейтор стрелял, пока его не убили…
Устраиваясь поудобнее, Леха ощутил в кармане нечто угловатое и твердое. Пощупал – и с трудом сдержался, чтобы не заржать. Блин, ну вот ведь хохма! Кому рассказать – не поверят! Телефон! Его мобильный телефон, который он так и позабыл припрятать, как собирался, в ранце перед боем! Твою ж мать! Не, ну реально хохма! Самая нужная, блин, вещь для военнопленного, которого вот-вот к стенке прислонят. Кстати, а это что? Ух ты, фонарик, полезная находка. Неужели фрицы его даже не обшмонали, пока без сознания валялся? Похоже, нет.
– Леша? – подал голос летун. – Ты как? Очень болит?
– Нормально все, уже лучше. Если не шевелиться, то почти и не болит, – несколько приукрасил реальное положение вещей десантник. – Пить только хочется. У тебя водички нет?
– Нет, – сокрушенно вздохнул тот. – Все забрали, даже фляжку. Ты без сознания был, тебя не особо обыскивали, только пистолет и нож отобрали, а мне даже карманы вывернули. И товарищу лейтенанту тоже. – Помолчав, летун задал вопрос, который, нужно полагать, мучил его уже давненько: – Леша, как думаешь, нас расстреляют?
– Вряд ли, – почти искренне ответил парень. – Хотели бы – сразу шлепнули, зачем тогда с собой везти? Так что, думаю, допросят и отправят в лагерь
