слова «после своей смерти», но чуть погодя продолжил: – Так вот вместо просьб, кого и чем наградить за сокрытие тайны – кому графское достоинство, кому табакерку бриллиантовую с вензелем и прочее, – лучше бы посоветовал заглянуть в свое бюро и ознакомиться с доносом. Ведь это чудо, что нас с Михаилом не убили.
– Да брось, – отмахнулся Александр. – Они и сами не ведали, чего хотят. Резвились как… дети. Ну что это за заговор, в котором не было и пары человек, меж собою согласных, не говоря уж про цели, про средства? Сам призадумайся, сколь бредово звучит: Россию на тринадцать держав разделить с двумя областями. Низовая держава со столицей в Саратове или Тобольская со стольным градом Тобольском – не смешно ли? А Пестель тайную полицию предлагал ввести числом – ты вдумайся только – пятьдесят тысяч. Они, и на площадь-то выйдя, толком не понимали, что им делать, иначе полдня не простояли бы, пока ты их… – он осекся.
– Ну что же, продолжай, – усмехнулся Николай. – Пока я их из пушек не разогнал. Да и позже не помиловал, как следовало. Так?
Александр неопределенно пожал плечами и вместо ответа жестом указал на ствол упавшего дерева.
– Давай-ка присядем, – предложил он. Едва они сели, бывший император как бы невзначай заметил: – Ты вот тут про знамение меня вопрошал. А я слыхал, троих из пяти дважды вешали.
– Верно, – подтвердил Николай. – Веревки гнилые оказались.
– А может, это Господь их оборвал, весточку о помиловании тебе подавая? Вот бы и явил милость, коль с первого раза не вышло. Помнится, на Руси исстари дважды за одно преступление не казнили.
Николай скрипнул зубами. Сине-голубые глаза, в точности как у брата, разве что на пару тонов посветлее, словно покрылись ледяной пленкой.
– Почем тебе знать, может, это, напротив, дьявол за своих любимцев хлопотал? – буркнул он. – А насчет дважды за одно, так то при Рюриковичах было, а в воинском артикуле, пращуром нашим, Петром Алексеевичем принятым, за нумером 204 ясно указано, что смертную казнь надлежит осуществлять до наступления конечного результата. Что же до милости касаемо, то ведомо ли тебе, сколь человек Верховный уголовный суд поначалу к казни приговорил? Я и без того трем десяткам с лишком смертный приговор на каторгу заменил. Всего для пятерых казнь в силе оставил, да и то повелел, чтоб она без мучительства была, чтоб никакого четвертования. Но этих – поверь – казнить следовало, ибо самые отпетые. Дети… – усмехнулся он. – Дитя Каховский, между прочим, генерала Милорадовича застрелил, а прочие сорванцы всю Россию на клочки разодрать восхотели. Может, и смешно звучит про тринадцать держав, но на деле, поверь, страшно.
– Что же касается Пестеля и Бестужева-Рюмина с Муравьевым-Апостолом, – продолжил император, – то мне доподлинно ведомо, что первый задумал вырезать все наше семейство, включая женщин и детей мужеского пола, а двое остальных с ним согласились. Между прочим, Сашке-наследнику всего-то семь лет о ту пору исполнилось. Сам посуди: заслуживают ли жизни люди, кои готовы извести ни в чем не повинных детишек. Посему поганую траву с поля вон, иначе плевелы вскорости пшеницу застят. Рылеев же… – И он мрачно процитировал:
Уж вы вейте веревки на барские головки;
Вы готовьте ножей на сиятельных князей;
И на место фонарей поразвешивать царей.
– Каково? – с кривой ухмылкой осведомился он у Александра и, не дожидаясь ответа, развел руками: – Именно потому романист Бестужев угодил на каторгу, а поэту Рылееву досталась виселица…
– Все равно надобно было попытаться добром дело решить, – прошептал Александр.
– Боюсь, у меня для этого не сыщется столько перстней с табакерками, – иронично парировал Николай, явно намекая на то, как в последние годы правления Александра издатели «Полярной звезды» поднесли по экземпляру их императорским величествам государыням императрицам, за что удостоились высочайшего внимания: Кондратий Рылеев получил два бриллиантовых перстня, а Александр Бестужев – золотую, прекрасной работы табакерку. – К тому ж заговорщики оные, коих ты детишками именуешь, не сами по себе бунтовщиками сделались – извне им подсказывали, и даже в тот злополучный день мятежа изрядно помочь пытались.
– Извне?!
– А чему удивляться, – усмехнулся Николай. – Ты в свое время столь сильно напугал Европу парадом русских войск на Елисейских Полях в Париже, что у нее доселе от воспоминаний о казаках Платова поджилки трясутся. Они там на все готовы, чтоб державу нашу ослабить, а тут такой удобный случай. Грех упускать. Так вот, подметили меж стоявшими в рядах возмутителей двух иноземцев. У одного был большой желтый портфель, из которого он раздавал деньги солдатам. Тогда, во всей этой суматохе, не успели разобраться, кто это… – Он многозначительно посмотрел на брата. Тот понимающе кивнул, и Николай продолжил: – Кто они такие – австрийцы, пруссаки или французы, – к сожалению, неясно. Но мне кажется, скорее всего, англичанишки. Это на что иное у них денег нет. Помнишь, как ты мне рассказывал, будто Георг IV, упокой Господь его душу, даже корону для венчания на царство и то взаймы напрокат у ювелира брал. Но то корону, а на шпионов, думаю, сыскал золотишко. Кстати, ныне там наследницей престола твоя крестница объявлена, Александрина-Виктория. Помнишь, надеюсь, что ее в честь тебя назвали?
Александр машинально кивнул и спохватился:
