трудиться уже в структурах областного Комитета государственной безопасности.
Потом были Новосибирск, Горький и немного Афганистана. Всего полгода в Афгане стали для Верхотурова настоящей школой мужества. Его уважали за непреклонную позицию, разумную отвагу и абсолютное отсутствие страха. Верхотуров приехал из Афгана молодым майором, награжденным орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». Потом была длительная командировка в Узбекистан, где подполковник Верхотуров вскрывал злоупотребления республиканского начальства и на его жизнь дважды организовывались покушения. Товарищи предупреждали несговорчивого коллегу, что он зашел «слишком далеко», и предлагали «поумерить пыл». Но Верхотурову повезло. Неожиданно вскрывшиеся факты незаконного обогащения больших республиканских начальников заинтересовали кого-то в Кремле, и громкое «узбекское дело» расставило всех по местам: фигуранты срочно возбужденных уголовных дел отправились за решетку, а подполковник Верхотуров – в главное здание КГБ СССР на Лубянке для дальнейшего прохождения службы. Потом он стал полковником, и за ним в управлении навсегда закрепилось уважительное прозвище Дед. Его уважали и знали, что Валерий Константинович – человек «с принципами», работающий не за чины и не «на карман», а потому, что свято верит в идею улучшения жизни в государстве для простых людей и выкорчевывает сорняки, мешающие улучшению этой жизни. Потом были перестройка, переименование КГБ в ФСБ, новая жизнь, активное участие высших чинов ФСБ в борьбе с экономическими преступлениями, в ходе раскрытия которых почему-то все чаще стали всплывать имена коллег, работавших в соседних кабинетах.
Верхотуров, к тому времени уже генерал госбезопасности, стал нервничать и задумываться. Он не понимал, как может получаться так, что, казалось бы, самые чистые, неподкупные и скромные люди вдруг становятся немыслимо богатыми, отправляют детей учиться за границу и, кажется, даже не очень любят собственную родину. Над его высказываниями на совещаниях посмеивались, многие дела, в которых Валерий Константинович мог раскопать что-нибудь «не то», аккуратно передавались в другие управления, появились все эти чертовы компьютеры, а главное здание заполнили какие-то странные молодые люди с бегающими глазками василькового цвета. Людей таких раньше, по мнению стареющего генерала, и на пушечный выстрел к органам бы не подпустили. Но с этими людьми было невозможно не считаться, им доверяли ответственнейшие участки работы, они делали просто головокружительные карьеры. Это уже потом, когда они, будучи на вершине служебной карьеры, неожиданно уходили в какую-нибудь коммерческую структуру, где делали карьеру не менее головокружительную, именно тогда, совершенно случайно, «задним числом», вдруг становилось известно, кому и какими родственниками эти молодые люди с васильковыми глазками приходились. Впрочем, иногда степень родства все знали сразу, и тогда, наблюдая за удивительными перемещениями таких молодых людей по карьерной лестнице, многие пожилые офицеры стыдливо опускали глаза, как будто они тоже были в этом виноваты или как-то к этому причастны.
Новые порядки Верхотурову не нравились, и он все больше и больше ворчал, тоскуя по прежним временам, когда «все было по-другому». Его терпели, как талисман главного здания, некий живой артефакт, помнящий тех, кого уже давно не было в живых, и поручали не слишком сложные дела, иногда чрезмерно заботясь о ветеранском здоровье.
Так случилось и с этим удивительным делом о происшествии в «Соснах». Передавать его было решительно некому, и большого интереса у руководства оно не вызвало. Вот тогда Верхотуров и погрузился в увлекательную и загадочную историю про проникновения в человеческие сны, Джузеппе Гарибальди, итальянскую революцию, российского императора, ставшего святым старцем, побег юного компьютерщика из засекреченного НИИ и странную девушку в черном кожаном одеянии, которая с легкостью расправилась с лучшими рукопашниками страны.
Зацепок оказалось немного, все было окутано ореолом мистики и загадочности, что Верхотурова, человека, который всю жизнь исповедовал твердый материализм и верил только в суровую реальность, сильно раззадорило.
Начитавшись странных донесений, он решил несколько прояснить ситуацию и встретиться с людьми, разбирающимися в сути вопроса. Такими людьми были Иван Иванович Сидорчук, работавший в «Соснах» уже более пятнадцати лет, и Сергей Васильевич Платонов, доцент кафедры клинической психологии в Первом Московском государственном медицинском университете, тот самый, чья лекция была так неожиданно прервана в Парке культуры и отдыха имени Горького. И если Иван Иванович был в курсе самого проекта, то Сергей Васильевич уже много лет изучал саму природу человеческих сновидений и, конечно, мог бы пролить определенное количество света на странные и мистические донесения и противоречивую информацию, окружившую Верхотурова со всех сторон.
Сергей Васильевич на Лубянку ехать очень не хотел и пытался слабо отбиваться, но тогда подполковник Смирнов, который, собственно, Платонову и звонил, добавил немного металла в голос, и перепуганный профессор тут же согласился. Собственно, куда бы он делся? Сидорчук, напротив, мгновенно согласился на встречу, лишь деловито поинтересовавшись, во сколько она произойдет и где. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: там, в «Соснах», Иван Иванович непосредственно сотрудничал с органами, регулярно докладывая «наверх» о подвижках в проекте.
Вот и сегодня Иван Иванович сидел в кабинете у Верхотурова очень уверенно, задумчиво постукивая тыльной стороной остро отточенного карандаша по лакированной крышке стола из карельской березы.
Раздался робкий стук в дверь. «Чего он стучит? Его же только что пригласили в приемной!» – почему-то с досадой подумал Верхотуров.
– Разрешите? – полушепотом спросил Платонов, открыв массивную дверь и обнаружив за ней Верхотурова, который, как и подобает генералу госбезопасности, задумчиво стоял у окна спиной к гостю и изучал Лубянскую площадь.
– Входите, входите, Сергей Васильевич! Присаживайтесь, – обернулся Верхотуров.
