Змея повернула перепачканную кровью голову и медленно поползла к Глафире. Она приближалась неотвратимо, смертью веяло от каждого неторопливого ее движения. Она подползла к Глафире и зависла над ней, слега покачиваясь и вперив в девушку немигающий взгляд желтых глаз.
И в тот момент, когда сердце девушки должно было остановиться от липкого страха, а руки бессильно опуститься, Глафира вдруг почувствовала странный прилив сил. Даже, скорее, не силы появились, а отвага, даже, наверное, кураж.
Глафира потянула из проломленного пола доску и, не раздумывая, с разворота влепила этой доской прямо по голове змеи. Голова рептилии мотнулась в сторону, и даже на мгновение прикрылись ее жуткие желтые зрачки, но сразу же открылись снова. Но Глафиру было уже не остановить. В один прыжок она оказалась на хирургическом столе, а с него черной молнией рванула вверх и еще раз взмахнула доской, сильно приложив змею теперь уже сверху.
Вообще чувствовалось, что так по-хамски с этой змеей никто никогда не обращался. Жутко зашипев, чудовище опять взвилось вверх и, раскрыв окровавленную пасть, ринулось с четырехметровой высоты вниз, на обидчицу. Но Глафира уже была готова к этому. Высоко отскочив назад и дважды перевернувшись в воздухе, она приземлилась около двух трупов со вспоротыми животами, подняла с пола их пистолеты и быстро побежала по уцелевшим студенческим скамьям. Змея неслась за ней, проламывая тяжелые вековые скамьи длинными острыми зубами. Когда Глафира добралась до стены, она повернула направо и помчалась по верхнему радиусу аудитории. Змея не отставала и следовала за Глафирой, все круша на своем пути.
Неожиданно Глафира остановилась, спокойно повернулась прямо к летевшей на нее змее и разрядила оба пистолета в жуткую морду чудовища. Змея по инерции пролетела еще несколько метров, потом чуть-чуть проползла и устало хрюкнула, боднув пол у ног Глафиры. Злые желтые зрачки сначала закатились, а потом навсегда закрылись чешуйчатыми веками. Монстр был повержен.
Мгновенно соткавшийся из воздуха Куалькуно, казалось, был расстроен, но смотрел на Глафиру с восхищением:
– Послушай, девочка, тебя вообще хоть что-то может убить?
– Я не знаю. – Глафира пожала плечами и опустила пистолеты.
– Тебя учили побеждать врагов, но пришло время совсем другого испытания. Где сейчас твои друзья?
Глафира задумалась. Было очевидно, что Куалькуно спрашивал про Алексея и фон Дасселя. Могла ли она называть их друзьями? Наверное, да. Тем более что к Алексею ее совсем недавно просто тянуло, как тянет молодую, красивую, уверенную в себе женщину к новому приобретению. Она задумалась. И вдруг ощутила какое-то чувство, неожиданное, незнакомое, грустное, наполненное добром и всепрощением. Глафира неожиданно поняла, как сильно она соскучилась по… Райнальду фон Дасселю. Ей стало жалко удивительного немецкого рыцаря, жизнь которого навсегда превратилась в вечное испытание, вечную неравную схватку и вечный бой. Она поняла, что этот человек с холодным взглядом может до неузнаваемости измениться, если в его зачерствевшую и обугленную душу попадет живительная влага любви. Если рыцарь вдруг почувствует, что он на земле не один, кто-то заботится о нем, переживает и хочет окружить его заботой, теплом и вниманием.
Глафира вспомнила его прощальный взгляд тогда, в «Балчуге». Во взгляде этом была боль и… любовь. Ну, конечно, он любит ее! Просто он никак не может сообщить об этом. И не только потому, что немой. Все дело в том, что так устроена жизнь: человеку всегда очень сложно признаться в своей любви и, напротив, очень легко спрятать это чувство, заглушая его в себе чем-то другим, сиюминутным и гораздо менее важным.
Как только эта мысль осенила Глафиру, сердце ее застучало громко и отчетливо. В голове как будто наступило просветление, а аудитория анатомического театра наполнилась странным голубым сиянием. Глафира поднялась на несколько метров над полом и с удивлением обнаружила, что может летать.
Проверяя это удивительное приобретение, она сделала несколько кругов над разгромленной аудиторией, спикировала над тушей поверженной змеи и вылетела в маленький университетский дворик. Оттуда она выпорхнула в синее небо, взлетев над Болоньей, обогнув две большие средневековые башни, уже много столетий оберегающие покой старинного города.
Она пролетала над рыжими черепичными крышами и видела, как просыпается город. Люди спешили куда-то по своим делам, сновали по узеньким улицам первые проснувшиеся автомобили. Ослепительно яркий диск солнца грел каждую клеточку тела, а звенящая синь неба откликалась в груди тихой чарующей мелодией.
Скоро света стало совсем много, до звона в ушах. «Пока Райнальд фон Дассель вместе с Алексеем решают что-то с „Соснами”, мне нужно разобраться с Гаэтой», – мелькнула в голове девушки мысль. Вдруг появился Куалькуно. Он летел рядом, поглядывая на Глафиру.
– Ты так неожиданно исчезаешь и так неожиданно появляешься, – мысленно сказала ему Глафира, не открывая рта.
– Команду, чтобы я появился или исчез, дает твой мозг. Ты просто сама этого не понимаешь, – так же мысленно ответил ей Куалькуно, и Глафира услышала его ответ, хотя Куалькуно тоже не открывал рта.
– Кто ты? – спросила Глафира. – Может быть, ты совсем не тот, за кого себя выдаешь? Может быть, ты – что-то совершенно противоположное своему образу? – мысленно сказала Глафира, взглянула на Куалькуно и содрогнулась. Рядом с ней по бездонному голубому небу летел огромный черт. Черт был хвостат, с рогами и из пасти у него торчали два больших окровавленных клыка. Черт повернул свою страшную голову к Глафире, разинул пасть и зарычал:
– Послушай, какая, в сущности, разница? Это все – лишь игра твоего ума. Придумывай меня таким, каким хочешь.
– А зачем? – тоже спросила Глафира голосом, хотя отчетливо понимала, что могла бы спросить и мысленно.
