– Некоторые из моих коллег считают сожжение императорских бумаг таким же вопиющим преступлением против человечества, как сталинские чистки, – проговорила Вера.
Босс искоса посмотрел на нее, надеясь на то, что сама она не причисляет себя к ученым, ставящим исторические источники выше живых людей. Подобного рода отношение к предмету пробуждало в Бруно аллергию к академической стороне ангелологии.
– Успокойте ваших коллег – материалы о Распутине уцелели, – недовольным тоном проговорила Надя; мысль о том, что бумаги могут оказаться важнее живых людей, явно не доставила ей удовольствия. – В восьмидесятых годах я работала в советских архивах и обнаружила их в комнате, полной заплесневелых отчетов службы внешнего наблюдения. Это случилось почти сразу после смерти Анджелы Валко. Владимир перебрался в Нью-Йорк, а я – сюда, в Санкт-Петербург, тогдашний Ленинград. После тяжелой работы в Париже мне весьма понравилась аскетичная советская жизнь. Скопировав все материалы дела, я отдала его другу, нелегально провезшему бумаги во Францию. В девяносто шестом году дело выставили во Франции на аукцион «Сотбис», где его купил русский историк. Оригинал находится теперь в его руках. Он опубликовал содержимое документов и даже хочет создать телесериал о жизни Распутина.
– Вам и в голову не пришло, насколько важными могут оказаться данные материалы для нашей работы? – укорил ее Бруно, гадая о том, насколько верной старуха осталась Обществу.
– В то время я считала, что навсегда покончила с ангелологией, – ответила Надя. – Вы должны понять меня. Я не хотела иметь ничего общего с убитым русским мистиком. И была далеко не одинока в этом отношении. После того как Сталин пришел к власти, ни в Москве, ни в Ленинграде днем с огнем нельзя было найти человека, желающего поговорить о Распутине и царе. Однако двигавшие мной причины были отнюдь не политическими. Именно Распутин и его альбом поставили в опасность Анджелу Валко. Сила этого человека, его власть даже после смерти оказались чересчур сильными – я до сих пор опасаюсь результатов действия этого альбома.
– Неужели вы считаете, что в смерти Анджелы Валко следует винить Распутина? – удивился Верлен.
– Когда умерла мать, передав мне яйца и этот альбом, я показала Владимиру страницы с цветами, обратив его внимание на имя Распутина. Он понял необычайный характер этого документа, и мы вместе отнесли его Анджеле. Она решила, что альбом являет собой самую удивительную связь между старинными и современными методами борьбы с нефилимами. В моем присутствии – более того, воспользовавшись моими услугами в качестве переводчицы писаний Распутина – она истолковала эту книгу как своего рода собрание медицинских рецептов. Она полагала, что альбом содержит самые драгоценные, самые опасные химические составляющие, пришедшие к нам из древнего мира. Они могли стать ядом или – в зависимости от точки зрения – лекарством.
– Не Анджела ли оставила отрывок о Ное среди страниц этой книги? – спросила Вера и, щурясь, вытащила листок.
– Именно так, – согласилась Надя и, взяв записку из рук Веры, прочла: «Мы наставили его во всех разновидностях медицины. Теперь злые духи не смогут повредить сыновьям Ноя».
Бруно не мог поверить своим ушам.
– Неужели Анджела решила, что Распутин пытался убивать нефилимов?
– Мы втроем – Анджела, Владимир и я – пытались понять его мотивы. Впрочем, никто точно не знает, по какой причине он поступал именно так. Владимир полагал, что Распутин происходил из рода нефилимов и царица Александра доверяла ему именно поэтому. Имя Григорий, в уменьшительной форме Гриша, популярно среди россиян. Впрочем, существовало свидетельство того, что мать Распутина несла в своих жилах каплю нефилистической крови и назвала своего сына Григорием в честь великого рода Григори, в девятнадцатом веке прославившегося в Европе. При физической силе Распутина, гипнотическом обаянии его голубых глаз, как и ненасытной сексуальной власти над поклонницами, в такое предположение нетрудно было поверить, но доказать его почти невозможно, поскольку Григорий принадлежал к чисто крестьянской семье. Сама фамилия фаворита несколько неблагозвучна для русского уха. Она настолько не устраивала царя, что он официально изменил ее на Новый, то есть «из новых».
– Даже если Распутину удалось соорудить вышеупомянутое зелье, удача его оставила, – проговорил Бруно. – Нефилимы живы.
– Ты прав, – согласилась Надя. – Какими бы ни были его намерения и способности, успеха он не добился. Как и Анджела. Однако, располагая альбомом, вы можете продолжить его дело.
Поднявшись на ноги, Вера взяла в руки альбом и произнесла:
– В первые годы работы в Обществе я пыталась сотрудничать с российскими ангелологами. Но столкнулась с непониманием. Они такие провинциальные, так опасаются новых идей и исследований, не согласующихся с их взглядами… Поэтому я обратилась за поддержкой к единственному человеку, способному мне помочь, – старому приятелю нашей семьи доктору Христо Азову, болгарскому ангелологу, живущему на берегу Черного моря. Когда я была девочкой, нам позволяли ездить на юг, и мои родители проводили там отпуск. Азов поддерживал мои исследования на начальном этапе. Он является блестящим ученым и достиг удивительных результатов.
