давай, шевели мозгами… полагать их — чем?
— Мифом, — буркнул господин Папата, пытаясь втайне от голоса подумать, как же это он сам не сообразил такой простой вещи?
— Ты многое без меня не сообразил, — сообщил ему голос. — Так вот, о Мунемее. Думаю, мы даже не догадываемся, что она может и знает. Эх, поговорить бы с новым великим магистром ордена кельмотов, если все-таки дата на манускрипте — не ошибка и не подделка, и орден все еще существует, хотя и ушел в тень.
— Тебя сильно тряхнуло, когда на меня полки свалились, — не то спросил, не то констатировал Папата.
— Ну да, я же говорил, а что стряслось?
— Ты не успел подсмотреть, что случилось. Я нашел тайный архив Хойты ин Энганцы.
Внутренний голос громко охнул.
— Не врешь?
— Где ты поднабрался таких выражений? — спросил библиотекарь. — Я тебя этому не учил.
— Читаю много, — проворчал внутренний голос. — Ты не отвлекайся. Ты рассказывай, что там.
— Там навскидку все уцелевшие документы ордена кельмотов. Довольно много, скажу я тебе.
— И ты меня не позвал?! — возопил голос с таким негодованием, что господин Папата тревожно поковырял карандашом в правом ухе, желая восстановить слышимость.
— Не ори, как резаный — сердито ответил он. — Ты же со мной не разговаривал.
— А трудно, что ли, было намекнуть?
— Я собирался, но не успел. Все рухнуло.
— И что теперь?
— Теперь станем раскапывать завалы и впитывать информацию до последней буковки.
— Может, позовем на помощь?
— Ни за что.
— А ты уверен, что нашел именно архив Энганцы? Не может быть, чтобы нам так повезло, особенно, во второй раз.
Господин Папата сердито попыхтел.
— Я, кстати, отлично понял, что ты имел в виду, когда интриговал про Спящего, — сказал он, наконец.
— А вот это ты заливаешь. Зуб даю, — сказал голос. — Без меня тебе этой загадки нипочем не разгадать. Не с твоей сообразительностью.
— Сдурел ты совсем в одиночестве, — посетовал библиотекарь.
— Да я еще с тобой успел в уме повредиться, — не остался в долгу внутренний голос.
Сторонний наблюдатель не преминул бы заметить, что это было похоже на горячий поцелуй двух влюбленных, встретившихся после долгой разлуки.
* * *
В трапезной стояло то негромкое радостное гудение, которое стоит обычно в пчелином улье, чей рой получил первое место на выставке меда.
В кои-то веки в Кассарии не происходило ничего из ряда вон выходящего, если, конечно, не учитывать выдающегося качества блюд, созданных умиротворенным Гвалтезием, и обитатели замка умело наслаждались трапезой. Ведь трапеза — это не вкушение даже самых изысканных яств, не простое насыщение желудка, но состояние души, которой требуется пища не только физическая, но и духовная. Трапеза, таким образом, включает в себя застолье, добрую беседу, прекрасное расположение духа, а главное — отличных собеседников. Разделив с кем-нибудь обильную и приятную трапезу, ты будто открываешь перед ним потайную дверь и выделяешь ему местечко в самом миролюбивом и радостном уголке своей души. Поднявшись из-за стола, сотрапезники уже не считают себя чужими друг другу.
Зелг с удовольствием кушал жареные колбаски и строил далеко идущие планы на полную тарелку разноцветных хухринских блинчиков. А как Зверопус Второй категории не собирался ограничивать себя одним десертом и прицеливался на пирожки с хупусой, фрутьязьей и повидлом, возвышавшихся аппетитной горкой на значительном блюде.
По правую руку от него Узандаф с Думгаром обсуждали меню торжественного обеда, посвященного тысячелетней годовщине смерти великого предка. Юбиляр внимательно просматривал внушительную стопку листков со списками рекомендуемых блюд в поисках любимого лакомства — рассыпчатых гробиков в мармеладе. Также он волновался, чтобы повара не забыли приготовить сахарные черепа с начинкой из орешков с клюковками вместо глаз, а Думгар успокаивал его, говоря, что никто ничего не забудет, потому что он же никому не даст забыть, ибо только сегодня напоминал об этом раз пятнадцать, и гробики с черепами уже сидят у всех в печенках. Разумеется, безупречно вежливый дворецкий формулировал эту мысль настолько обтекаемо, что только казуист вроде судьи Бедерхема мог прочитать ее между строк. Узандаф же довольно кивал, предвкушая знатный пир и грандиозный праздник. Конечно, его
