А между тем, пока кассарийские оборотни гоняли топорников, амазонки — легкую кавалерию, демоны крали ворота, а Гризольда испепеляла гневным взглядом Батаара и объясняла ему, что он еще «малявка возражать древней замужней полномочной особе на двойном окладе в военное время», наступил полдень.
Таких полудней история знает немного.
Когда солнце в своей пышущей золотым жаром колеснице взлетело… ну, вы знаете, только что читали, — лорд Саразин принял решение. Он воздел руки к этому самому пышущезолотому тысячелучевому огненноликоглазому божеству и выкрикнул древнее заклинание. Бургежа, единственный, кто расслышал все дословно, воспроизводить его отказывается, мотивируя тем, что значительное число подписчиков его журнала составляют приличные семейные люди и благовоспитанные одинокие домохозяйки, и он не намерен разоряться из-за пресловутой любви к исторической правде. Опять же следует задуматься и о подрастающем поколении, — утверждал он, — об этих хулиганах и мошенниках, о которых вспоминают всякий раз, когда завистники хотят обвинить конкурента в непрофессионализме. Так что ограничимся простым определением — длинное заклинание на неизвестном, возможно, уже мертвом языке.
То ли природа, то ли Тотис, то ли древние божества, но кто-то из них наверняка, планируя мир, решил, что все должно находиться в строгом равновесии. И с тех пор на всякий яд есть противоядие, на всякое действие — противодействие, на всякого мужчину — женщина, хотя и те, и другие категорически против. Для демонов тоже припасли кое-что особенное.
Когда по всей Кахтагарской равнине стали появляться какие-то подозрительные норы — огромные, как Пыщеры Безумного Орка (одна из природных жемчужин Аздака, посещение и восхищение кровавым закатом над отвесной скалой обязательны, не забудьте приобрести на память оригинальные круглые открытки со здешним пейзажем), черные, клубящиеся мертвенным сизым дымом с неприятным резким запахом, Юлейн одним из первых заметил их с высоты своего древнеступа и забил тревогу.
— Зелг, граф, милорд Такангор! Смотрите туда! Или туда!
— Хуже всего, — рассудительно сказал Прикопс, — что вполне можно смотреть также сюда, и сюда, и вон туда. И еще правее от «туда», там тоже три или четыре таких пещеры. Что оно такое, хотел бы я знать? Мне это даже как натуралисту обидно, что я затрудняюсь определить их происхождение.
— Происхождение магическое, доисторическое, относится к смутному периоду начала времен, — сообщил Бедерхем, приземляясь возле арки. — Современным натуралистам незнакомо в силу несуществования. И, кажется, у нас крупные неприятности.
Вопреки крепкой вековой традиции, предписывающей, чтобы что-то произошло, «не успел он это договорить», договорить Вездесущий успел. И даже прибавить от себя несколько добрых адских ругательств, из которых Прикопс почерпнул бесценные сведения о той бяке мерзоносной, вредопакостной и сущеподлой, которая призвала на их голову эту напасть. Он собрался было полюбопытствовать, что за напасть, каково ее видовое происхождение, условия обитания, любимая еда и прочие важные для циклопа-натуралиста подробности, как первый обитатель пещеры показался на поверхности, и большинство вопросов сразу отпало.
— А я думал, что ни к кому не буду испытывать такой неприязни, как к тещиньке Анафефе, — поделился Юлейн. — Как вы думаете Гегава, я могу полагать, что это сопоставимо? Не слишком ли я субъективен по отношению к этим существам?
Дворецкий нервно завозился у него за спиной. Он находился при исполнении, а, значит, не имел права комментировать тещу его величества и родительницу здравствующей королевы. С другой стороны, никакой дворцовый этикет не воспрещал ему комментировать монстров. С третьей стороны, он был сейчас товарищ по оружию, боевой друг, и имел право высказать свое мнение о матери того, кто предательски открыл ворота Нилоны перед неисчислимыми полчищами врагов. К тому же, многосторонний Гегава был правдолюб, и не мог утаить, что кошмарная тварь, низко присевшая на могучих задних лапах, с выкаченной грудной клеткой объемом с добрую бочку имбирного пива, желтыми злобными глазами, кривыми зубами и тонким хвостом, покрытым будто бы рыбьей чешуей, как родная тетка похожа на княгиню Анафефу, супруг которой, покойный князь Торентус, будучи однажды в сильном подпитии и вытекающей из него страсти к правдоискательству всю ночь вопрошал попеременно то Тотиса, то его, Гегаву, за какие грехи ему это наказание.
— Ужасно похоже на ацарли, тварей Гон-Гилленхорма, — признался Кальфон, разглядывая нового врага. — Свирепые бестии, почти непобедимые. С каждым нужно было возиться столько же, сколько со сводным батальоном мурилийских дев, а те, признаюсь как на духу, тоже спуску не давали.
— Кто такие мурилийские девы? — спросил Прикопс.
— Что-то вроде амазонок, только водяных.
— Русалки?
