— И вообще речь шла не о нас, а о вас, маменька, — вставила отважная Урхомуфша.
— Вот, полюбуйтесь! Просто диву даюсь, кого я вырастила. А ну марш чеканить приданое! Приданого у невесты должно быть много, гораздо больше, чем имущества у жениха, тогда женщине есть чем достойно возразить в семейных спорах.
Три сестры обиженно удалились в лабиринт, бормоча себе под нос, но так, чтобы мать расслышала:
— Ничего, вот женится Такангор на этой цаце с тесаком, тогда посмотрим, кто кому хвостокрут.
— Мужской части семьи это тоже касается.
— Чеканка?
— Она самая.
— Зачем нам приданое?
— Приданое вам ни зачем, а вот имущество понадобится. Достояние. Достояние жениха должно быть больше, чем приданое невесты, тогда мужчине будет чем защищаться в семейных баталиях.
— Все-таки, маменька, как несправедлива жизнь, — воскликнул Бакандор с упреком глубоко верующего, который наверняка знает, что боги могли бы, но вот почему-то не захотели.
— Еще как несправедлива! — подтвердила великолепная родительница. — А потом еще дети пойдут.
— А потом пойдут неведомо куда и разбредутся по свету, — вставила горгулья.
— Это высокое, между прочим, искусство — правильно разбрестись по свету, — вздохнул Милталкон.
— Будем изучать карты, — заявил Бакандор.
— Очень внимательно изучать, — согласился Милталкон. — Ведь не только же в Кассарии, где-то еще обязательно нужны гениальные полководцы и великие воины. Просто нужно места знать.
— Места нужно знать, — эхом откликнулся брат.
Мунемея проводила их веселым взглядом.
— И эти туда же. Так о чем вы хотели поговорить, мадам Горгарога?
Горгулья неловко поерзала в кресле.
— Если вам не снятся вещие сны, тогда мне сложнее объяснить…
Минотавриха грустно улыбнулась.
— Мадам Горгарога, уж кому-кому, а вам должно быть понятно, что мне не нужны сны, чтобы знать…
— Я так много думала, что как-то не подумала об этом.
— Выкладывайте, что у вас на душе.
— Как это верно. Именно, что на душе — и камнем лежит. Я даже не могу рассказать господину Цугле, а он же видит, что что-то происходит, и нервничает. Вчера вот перепутал подписку, отправил журнал «Мясистые наслаждения» в Клуб Вегетарианского Сочувствия, такой конфуз случился. Может, даже скандал.
Мунемея поразмыслила.
— Вероятно, второе. Что же вас так гнетет?
— Мне приснился странный сон, мадам Топотан. Наверное, даже кошмарный сон. Я была там, когда Спящий проснулся и встал не с той ноги, и в совершенно ненужных мне подробностях видела, что из этого получилось. И я не думаю, что даже Такангорчик мог бы что-то с этим поделать. Мне страшно, мадам Топотан.
— Вы — разумная женщина, мадам Горгарога, вы трезво оцениваете ситуацию, еще бы вам не было страшно.
— А вы не думали отозвать Такангорчика обратно, под родительский кров?
— Во-первых, это невозможно, потому что он не согласится. Во-вторых, это невозможно, потому что он уже часть этой истории, и она продолжится с его участием, неважно, где — в Кассарии, под родительским кровом или где-нибудь по другую сторону Бусионического океана. В-третьих, это невозможно, потому что если кто-то и сможет что-то с этим поделать, то только Такангор. Хотя мне и хотелось бы, чтобы это было не так.
— Как это грустно! — вздохнула почтальонша. — Надо чем-то взбодриться. Решительно поднять себе настроение. Давайте устроим день всеобщего уклонения от налогов или закажем по почте какого-нибудь симпатичного инкуба без предрассудков, я как раз видела многообещающее объявление в «Усыпальнице».
— Мадам Горгарога, — Мунемея подалась вперед и взяла горгулью за сухонькую ручку. — Забудем об инкубах, хотя это нелегко. Пришло время