силой.
Мудрый домоправитель не отправился и к озеру, где события развивались по нарастающей. Когда факельное шествие, преследуемое монстром Ламахолота, пошло на третий круг, к нему присоединилась фея Гризольда, и, отнюдь, не на предмет утешения или помощи страждущим. Каждый из нас хотя бы однажды видел себя в мечтах кем-то другим. Кроткий и миролюбивый Юлейн представлял себя кровожадным воителем в сверкающих доспехах на грозном древнеступе; маркиз Гизонга — беззаботным транжирой, гулякой и повесой, куда там Ржалису. Домосед и аккуратист Гегава — первооткрывателем и исследователем далеких земель, заросшим, диковатым, с куском жареного на углях мяса в одной руке и очаровательной слегка одетой дикаркой в другой. Даже Бумсик и Хрюмсик что-то там такое смотрели романтическое в своих безмятежных поросячьих снах.
Только Такнгор видел себя Такангором и страшно удивлялся, когда его спрашивали, кем он хотел бы быть, когда он и так уже был.
Так что, слету оседлав монстра и поощряя его к дальнейшей погоне и прочим противоправным действиям азартными криками и пронзительным хулиганским свистом, Гризольда ощутила себя той длинноногой статной амазонкой, какой всегда представляла себя в мечтах. Монстр также приободрился, получив неожиданную поддержку, и перешел на галоп.
Голем не стал уточнять, зачем гномы-таксидермисты во главе с Морисом надувают какое-то привидение, пытаясь придать ему объем. Проигнорировал неподобающе яркую дикарскую раскраску библиотечных эльфов и не заинтересовался, почему пугательные призраки шарахаются от любой тени. Он только проводил задумчивым взглядом шестиногий столик, прыгающий через три ступеньки — видимо, вообразивший себя борзым козленком, резвящимся в Пальпах; и ни слова не сказал парадной герцогской мантии, взмахивающей отороченными мехом полами на манер парящего грифона. Он направлялся в правое крыло дома, к своему господину. Когда с потолка на него свалился застегнутый не на те пуговицы кожаный халат в криво нахлобученном венке из водяных лилий и, приплясывая, сообщил, что он, Думгар, необходим милорду, потому что на остальных, и на него, в том числе, полагаться больше не приходится, каменный домоправитель, как мог, ускорил шаг. И милейший дворецкий короля, глядевший на него с детским обожанием, совсем некстати путался сейчас под ногами со своей лютней. Голем обладал многими талантами, но скорость передвижения не была его сильной стороной, а Гегава создавал дополнительные трудности. На просьбу отложить выступление до более подходящего момента он не отозвался, а продолжал издавать страшные звуки. Думгар вздохнул, ухватил внезапного обожателя поперек туловища и широким шагом двинулся к покоям герцога.
По пути он едва не задавил Мардамона, который бросился ему наперерез с криком: «Глядите, какой прекрасный воздвиг я воздвиг!». Воздвиг оказался не столько прекрасным, сколько громоздким, но у домоправителя не было времени, чтобы обсудить эту, на его взгляд, очень существенную разницу. К тому же он не любил, когда герцогское имущество подвергалось порче и разграблению, а именно это и учудил жрец-энтузиаст, возводя свой внезапный монументальный шедевр из всего, что попалось под руку, а в бережно лелеемом Думгаром кассарийском замке что попало под руку не попадалось — только драгоценные и раритетные вещи. Осторожно обойдя взволнованного зодчего, голем дал себе зарок не завершать день, пока не проведет с ним серьезную воспитательную беседу.
Буквально ворвавшись в покои своего господина, Думгар натолкнулся сперва на Узандафа, который разучивал со своими тараканами оду, посвященную себе, знаменитому, затем был перехвачен королем, который сходу заявил, что ему чрезвычайно повезло с женой, а, если вдуматься, то и с ее родственниками, особенно с мудрой маменькой. Голем не стал спорить. В этой жизненной позиции он видел причину и залог своего невероятного долголетия.
Он только спросил, где молодой герцог. Оба безумца внезапно проявили недюжинное здравомыслие и ответили в том духе, что этого как раз лучше пока не знать. Возможно, предположили они, этого лучше не узнавать и впоследствии. Неведение, пояснили они, самый щедрый дар богов и не следует от него отказываться без крайней на то нужды. Они собирались продолжать эти разглагольствования и дальше, но невыносимый слепящий свет странного синеватого оттенка, могучим потоком текущий из-под дверей зелгового кабинета, сам по себе был отличным ответом. Думгар сгрузил королевского дворецкого чуть ли не на руки его повелителю и решительно шагнул в синее сияние.
Что до Гегавы, то ему понравилась ода. Слабое чириканье тараканов-зомби тронуло его душу и он присоединился к их нестройному хору.
Есть в мире вещи, которые не все способны принимать с ледяным спокойствием стоика. Пение Гегавы как раз входило в их число. Услышав, как музицирует его благонадежный в остальных отношениях дворецкий, а также поняв, что он близок к тому, чтобы начать превозносить нечеловеческую красоту, глубокий ум и великолепные душевные качества тещиньки Анафефы, Юлейн решил, что для одного дня потрясений довольно и благоразумно отошел к обмороку.
