гарантировано.
– Да, чем больше вы говорите, тем сильнее мне хочется уехать как можно дальше и, возможно, навсегда. – Горыня усмехнулся. – Я никого не звал к себе в родственники и никому в родню не набивался. Вырос, сделался таким, как есть, всё сам.
– А сможете так. Совсем в одиночку? – с вызовом бросил князь. – Человек – существо общественное.
Горыня хмыкнул.
– Если завтра попаду на необитаемый остров с одним ножом, то через месяц там будет дом, а через год остров превратится в уютное имение.
– Глядя на вас, я в это почему-то верю. – Волконский кивнул. – И всё же, я полагаю, что понятие Родина что-то для вас значит.
– Значит. – Горыня кивнул, признавая очевидное. – Но только если родина не сильно настаивает на том, чтобы её любили. Родина для меня или мать, или вообще никто. Мать любит своих детей не за что-то, а просто, потому что мы её дети. Часто даже вопреки. Да и есть разница между Родиной и чиновниками, которые корчат из себя её воплощение на земле. Так что со своим сыновним долгом перед русской землёй разберусь сам. А что касается князя Стародубского, так у меня нет к нему никаких особых претензий. Претензий нет, но и любви тоже немного. Я и документ-то подписал, так как понимал, что это ничего, по сути, не меняет. Фактически расписался в том, что ознакомлен с указом государя. А не подписал бы, так и всякое противоречие указу государя должно иметь границы разумного. Но вот принуждение меня к делам Стародубских… это уж увольте, сверх меры. Сестру освободил, что же ещё? Разбирать склоки крестьян за спорный лужок? Ездить с товаром на ярмарку? Ну, посмотрите на меня, князь. Где я, а где ярмарка. Вы меня видите в ином качестве, нежели покупателя, причём исключительно в оружейной лавке?
– Всё так. – Михаил Афанасьевич кивнул. – Только я не предлагаю вам хозяйственного участия в делах семьи, а предлагаю правильно войти в систему государства. Уверен, что княжеское достоинство вы можете получить сами. Я видел вас как воина, и признаюсь, это весьма впечатляюще. Только Рюриковой кровью можно объяснить вашу доблесть и удачливость. Да и Серебряный сокол в первую неделю службы тоже дорогого стоит. Но вот, как вы правильно заметили, Россия – это не только государь, но и огромное количество чиновников, в том числе и военного ведомства, и хотите ли вы тратить двадцать лет на приобретение того, что ваше по праву? А князь столь достойного и древнего рода уже совсем другое дело. И голос ваш, и влияние, если что, будет куда заметнее как князя Стародубского. Служите, где хотите и кем хотите, но не забывайте о семье. Какая бы она ни была – она ваша. Ну, представьте себе, что вдруг Машеньку снова похитили. Не поедете её вызволять?
– Поеду, конечно. – Горыня кивнул. – А после разобью в кровь морды всем, в том виноватым.
– А если от какого соседа имению раззор будет? Или не приведи Род, поругание чести?
– Если буду в том уверен, разберусь так, что мало никому не будет. – Горыня снова кивнул.
– Так и я о том! – Михаил Афанасьевич всплеснул руками и, подхватившись, со стула начал ходить по комнате. – Можете их не любить, можете даже ненавидеть, но это же ваша кровь. А кровь не водица. Знаете, что за последние полгода это уже восьмое похищение особ Рюриковой крови?
Горыня кивнул.
– Насчёт восьмого не знаю, но князя Елецкого сам освобождал. Кирилла Мирославовича уже со столба снимали.
– И ведь то не просто так. Хотите вы Машеньке такой судьбы?
– Нет, конечно. – Горыня вздохнул. – Только ведь не успокоится Григорий Николаевич. И невест начнёт подсовывать, и вообще делами опутывать. Человек он опытный и цепкий. А я не хочу сейчас никаких дополнительных сложностей. Только-только служить начал, быт себе обустроил.
– Ну что вы несёте? – Укоризненно покачал головой Волконский. – Какой к ляхам быт? Речь идёт о серьёзных вещах. Не просто о вашем будущем, а о наиболее эффективной вашей работе в государстве. Возможно, вы гениальный управленец, возможно – военачальник, талантливейший инженер или, вообще, всё это, вместе взятое. И никто не будет впихивать вас в узкое стойло княжеского имения. Я первым буду, кто воспротивится такому вашему применению. Я ещё, знаете ли, хочу от государя знак «Наставник в серебре», за сотню достойных кандидатов, принятых по моей рекомендации. – Михаил Афанасьевич улыбнулся. – Понимаю, что вам, молодому и обеспеченному человеку, не хочется терять ни крохи из той свободы, что вы имеете. Но свободу вашу империя обменивает на возможности, а это, согласитесь, вполне равноценно.
– И ответственность.
– Разумеется. – Князь кивнул. – Но ответственность – это необходимый элемент государственного устройства. – Он вздохнул и неожиданно подмигнул Горыне. – Покидаю вас и надеюсь, что ваше благоразумие не уступает вашей доблести и отваге.
Двери за князем давно закрылись, а Горыня всё стоял у окна, размышляя о прошедшем разговоре. В принципе подход, озвученный Волконским, его устраивал. Он действительно многое мог сделать для этой России. Мог и должен. И то, что его не собирались использовать как будущего управителя поместья, только радовало. Кроме того, была ещё и война, набухавшая на западной границе. Где-то в эти годы в покинутом им мире тоже была война, где случились очередное пришествие евроорды и осада Севастополя, так что ему было, что внести в программу будущего пребывания гостей.
Но всё это будет, если Волконский выполнит всё, о чём говорил. Горыня вздохнул и вышел из комнаты.
– Где сейчас князь? – поинтересовался он у усатого стражника, и тот с готовностью кивнул.
– Туточки, счас провожу.
