Голоса чертовски тонки. Новые истории из фантастического мира Шекспира

Звезды в небе меркнут, исчезают…

Я глядела и глядела на стену пещеры – на нацарапанные на ней письмена, неровные буквы, белевшие на темном камне.

– Не помню, – шепнула я. – Я не понимаю, что здесь написано, Ариэль. Почему?

Ариэль в облике белой волчицы прижалась боком к моей ноге и заскулила.

Опустившись на колени, я зарылась лицом в ее мерцающую шерсть – мягкую, подернутую рябью, колеблющуюся, будто лепестки актинии в токах невидимого подводного течения.

– Он боится тебя, – объяснила Ариэль. – Такова уж натура волшебников – их тяга к знаниям превыше жажды общения. Он боится того, как ты можешь распорядиться знанием, овладев им.

– И потому крадет его у меня. Снова и снова. Как вода точит камень.

Ариэль вновь заскулила – тоскливо, басовито.

– А что, если он тоже придет сюда? И сотрет со стены все?

Полагаться на память я не могла, и потому записывала здесь, на стене пещеры, все, что извлекала из бесед с Ариэлем и из рассказов отца о большом мире за горизонтом.

– Я буду помнить все это за тебя, – отвечала Ариэль с яростью волчицы, защищающей своего щенка. – И помогу записывать это снова и снова – как волна за волной намывают песчаную отмель.

В голове всплыли обрывки воспоминаний, и я поперхнулась от смеха.

– Ариэль, ты сама говорила: песчаные отмели небезопасны и переменчивы.

Мокрый нос ткнулся в шею над воротом.

– Верно, – согласилась она. – Однако, поместив отмель в нужное место, можно утопить огромный галеон. Запомни и это.

– Запомню, – прошептала я. – Если он позволит.

– Не онемела ли ты, дитя мое? Что с тобой?

Мягкая ладонь гладит по спине. Поднимаю веки, и в глаза льется свет очага. Свет теплый, воздух – тоже, но в горле холодно, точно в брюхе сырой рыбины.

– Память не отдам, – хриплю я. – Даже за корону самой Титании.

Ладонь – конечно, принадлежащая Ариэль – продолжает гладить спину.

– Ну конечно, нет, – виновато бормочет она. – Прости меня. Я не подумала…

– Тут нет твоей вины.

– Миранда…

– Миранда? – внезапно говорит Пак, как будто только что узнал меня. Лицо его проясняется, затем мрачнеет – словно солнце прячется за облака. – Так ты та самая Миранда, дочь герцога Просперо…

Что-то внутри твердеет.

– Я не просто дитя своего отца!

– Ясное дело, раз уж ты здесь, – Пак смотрит на Ариэль едва ли не в раскаянье. – Дети – они ведь все одинаковы. Ты сказала, что это – твоя подопечная с безлюдного острова, а я знал о возвращении Просперо, но не связал одно с другим.

– Теперь связал, и что это изменит?

– Возможно, что-то и изменит, – соглашается Пак. – Однако ж…

– «Однако ж»… – глумливо фыркает Ариэль. – Так продолжай же. Вернемся к твоей… сделке.

Пак оценивающе смотрит на меня. Взгляд его тяжел, но, в отличие от взоров некоторых мужчин при дворе Фердинанда, в нем нет шипов похоти или пренебрежения. Крупицы моей души текут сквозь его взгляд, точно песчинки в песочных часах.

– Миранда, – говорит он, – из уважения к твоей проказе, бегству от мужа, я послужу тебе защитником, провожатым и другом. В уплату же возьму не более и не менее, как цвет твоих волос.

Недоуменно моргаю.

– В буквальном смысле, сэр, или же в фигуральном?

Пак восторженно хохочет.

– В буквальном, милое дитя. И в будущем, имея дело с волшебным народцем, держи ушки на макушке, не упускай возможных лазеек в условиях сделок! Так как же? Есть ли меж нами согласье?

Волосы спрятаны под шапкой, и я не вижу их, но Ариэль все еще в моем обличье – копна ее рыжих, ярко-красных волос вьется вокруг наших щек, скул, подбородка, словно львиная грива. Вспоминаю окровавленные простыни (красные-красные), горечь от утраты своего первенца, и думаю, что уж чем-чем, а