Странная вибрация звучит все отчетливей, причем теперь в ней прорезаются очевидные механические нотки. Значит, это все-таки не насекомое… В который уже раз задираю голову и осматриваюсь, пытаясь определить источник звука. Наверное, это шумит у меня в ушах.
На улицах по-прежнему ни единого человека. За пустынным парком уже прорисовывается знакомый силуэт миссии. Кажется, с того момента, как меня забрал Гудвил, здание не изменилось. Все так же возносится в небо бетонный крест над крышей, и окна госпиталя все так же пугают мертвой чернотой.
Идти не могу совершенно. Ищу глазами какое-нибудь место, где можно присесть и немного передохнуть. Однако в последний момент решаю собраться с силами и добраться-таки до миссии: если я сейчас сяду, то рискую больше не подняться.
Миную парк, подхожу к миссии. Сорванные ворота, обваленные столбики забора, мозаичные россыпи стреляных гильз. А вот и наш микроавтобус. Теперь это бесформенная груда металлолома. Сквозь распахнутые дверки видна раскуроченная приборная доска, погнутый руль и какое-то тряпье на сиденьях.
Непонятный гул с небес теперь настолько громок, что перекрывает собой все остальные звуки – шелестение пальм, посвист ветра в проваленных окнах и позвякивание стекла под ногами. Пространство перед миссией открытое, и я в который раз задираю голову. Наконец различаю высоко в небе какие-то серебристые точки. Одна, вторая, третья… Спустя минуту голубизна неба расцвечивается странными белыми одуванчиками. Их много – буквально сотни, и с каждой минутой становится все больше и больше.
А странный гул тем временем все усиливается, и теперь доносится не только с небес, но и со стороны моря.
Тру виски, протираю сухие глаза, вновь задираю голову… И серебристые точки, и белоснежные одуванчики никуда не исчезают. Сознание, однако, работает четко, и оно подсказывает мне: это не упадок сил и не переутомление. Это Эбола, симптомы которой почему-то проявляются у меня раньше, чем у большинства заразившихся.
Меньше чем через минуту стою перед дверью, за которой начинается лестница в подвал. Дверь сорвана «с мясом» – не иначе, мощным зарядом взрывчатки. Даже кирпич стены, и тот оплавился! Под участившееся биение сердца бегу по ступенькам, засыпанным осколками, и, миновав коридорчик, останавливаюсь…
Двери кухни валяются поперек проема, внутри – чудовищный разгром. Кухонная плитка раскурочена автоматной очередью, шкафчики сорваны, по полу вперемежку рассыпаны соль, специи, крупы и вермишель.
На ватных ногах бреду в лабораторию. Тут картина еще страшней. Рабочий стол, за которым я провел бесчисленные ночи, разнесен взрывом в щепки. Газовая горелка, микроскоп, лабораторная посуда – все это, изувеченное и разбитое, валяется на полу, среди кусков штукатурки и блестящих гильз.
Во всем подвале царит зловещая тишина. От нестерпимого ужаса мне хочется кричать, но голос пропал, и я беспомощно цепенею, словно в бреду. В горле что-то булькает. Пытаюсь набрать в легкие воздуха, но и это теперь не так просто…
– Миленка… – сипло шепчу я чужим голосом. – Милее-енка, где же ты-ы-ы?..
Блиндированная дверь в рабочий бокс приоткрыта. Может, Миленка там? Мне, инфицированному Эболой, уже нечего терять, и потому впервые в жизни захожу в бокс без защитного антивирусного костюма. Конечно же, Миленки там нет – спрячься она там, дверь наверняка была бы заперта.
И лишь выходя из бокса, обращаю внимание на небольшой лабораторный холодильник, лежащий в закутке. Холодильник перевернут, на полу блестит какая-то жидкость, тускло поблескивают раздавленные пробирки. Тут я вспоминаю, что синтезированные вакцины Миленка наверняка складывала именно сюда!
Присаживаюсь, открываю дверку. Из матового чрева вываливается несколько склянок физраствора… и все.
Не могла же Миленка сама устроить в нашем подвале погром! Несомненно, ее похитили люди Гудвила: взорвали входную дверь, ворвались в подвал, скрутили беззащитную девушку, бросили в багажник и вместе с синтезированными ею вакцинами отправили в тот треклятый городок в глубине джунглей. А уж бежать ей оттуда вряд ли удастся.
Недавнее бессилие словно бы испаряется, уступая место страху за Миленку. Быстрее наружу, на свежий воздух! Может, она до сих пор прячется в развалинах госпиталя или скрывается где-нибудь на крыше?!
Спотыкаясь, едва волочу ноги по ступенькам и, едва сделав несколько шагов по двору миссии, валюсь на землю, словно огромная тряпичная кукла. Понимаю, что мне уже не подняться. Боль в затылке все сильней. Неожиданно она приобретает вполне зримый образ огромного слепящего шара, крутящегося с бешеной скоростью. Тело становится невесомым и совершенно нечувствительным, я не ощущаю ни рук, ни ног, ни жары, ни жажды.
Последнее, что успевает зафиксировать взгляд, – огромный белый купол, опускающийся прямо во двор миссии, и я тут же проваливаюсь в мягкую податливую тьму.
36
Явственно различаю какие-то встревоженные голоса над самым ухом, причем один голос, как мне кажется, принадлежит моему боссу Жозе Пинту. Меня вроде бы поднимают, осторожно кладут на нечто приятное и упругое, напоминающее облако, и куда-то несут. Затем ощущаю мгновенную боль в локтевом сгибе, которая тут же сменяется приятной расслабленностью.
Пытаюсь открыть глаза, но не могу: под веки словно насыпали толченого стекла. Ощущение приятного покоя окончательно захватывает меня, и мне
