По прибытии в этот городок боевики упрятали нас за решетку. Я сразу для себя отметил, что здание, куда нас поместили, изначально не являлось тюрьмой. В этом большом глинобитном доме еще несколько дней назад кто-то жил своей обычной жизнью. Скорее всего, боевики их попросту изгнали отсюда и превратили здание в темницу. Судя по всему, окна зарешечены совсем недавно. Отдельные детали в комнате намекают на то, что мои предположения верны.
Нас с Йорданом держат в маленьком помещении. Женщин же упрятали в относительно просторную комнату по соседству.
В еще одной комнатушке фундаменталисты заперли нескольких иностранцев. Их так же, как и нас, захватили в качестве заложников. Это то ли шведы, то ли швейцарцы. Точно узнать мы не смогли. Едва мы попытались переговариваться через стену, как охранники дали нам понять, что делать этого не стоит.
Охрана, кстати, дежурит снаружи круглосуточно. В каком количестве они несут свою вахту, точно неизвестно. По обрывкам фраз, доносящимся оттуда, я могу предположить, что обычно нашу темницу сторожат двое боевиков. Правда, в момент, когда нас выводят на прогулку, число охранников возрастает минимум до десяти человек.
Прогулка, довольно сносная еда и питье — это то, что должно демонстрировать гуманность боевиков, удерживающих нас в плену. Кроме того, они даже разрешили Йордану взять с собой медицинский саквояж с лекарствами, так, на всякий случай.
Однако во время прогулки нам запрещают общаться между собой. Лишь по выражению лиц наших сотрудниц мы видим, что они в ужасе от происходящего. Лица многих из них успели опухнуть от слез. Но мы никак не можем утешить и уж тем более обнадежить женщин. Разве что взглядами.
Часть охранников в это время расхаживает между нами. Задавать им вопросы или обращаться с просьбами запрещено. Они заговаривают первыми, явно озвучивая слова, которым их научили командиры. Спрашивают, все ли нас устраивает, нет ли каких вопросов и пожеланий.
Мне постоянно хочется сорваться и заорать, что нас ничего здесь не устраивает. Мы находимся тут вопреки всем международным нормам, не по своей воле, хотим связаться с начальством. Однако нет никакого смысла устраивать такой выпад. Реакция охраны непредсказуема. Подвергать коллег дополнительной опасности мне не хочется. Поэтому я молчу, как и Христов. Мы понимающе переглядываемся и говорим, что нас все устраивает и вопросов нет.
Одна из женщин жалуется на насекомых в их комнате. Охранники обещают передать ее слова своему командиру. Затем нас уводят обратно в дом.
По пути мы в течение нескольких секунд видим наших товарищей по несчастью, которых охранники выводят из соседней комнаты. Но заговорить с ними нельзя. Массивный боевик громко напоминает об этом всем нам.
Я задумываюсь над тем, почему фундаменталисты вывели этих людей из комнаты именно сейчас, когда мы еще не вернулись к себе? Это наверняка один из способов психологического давления на нас. Скорее всего, никто из боевиков, включая Лайда, ничего не смыслит в психологии как науке. Однако на обыденном уровне они еще те ученые!
Один из иностранцев, несмотря на громогласное предупреждение охранника, не выдерживает и спрашивает у нас по-английски:
— Откуда вы, парни?
Реакция охраны следует сразу же. Близстоящий боевик в ту же секунду бьет заложника прикладом автомата под дых и заталкивает обратно в комнату. При этом он говорит, что нарушитель дисциплины лишается прогулки.
Нас спешно разводят по местам и запирают двери. По звукам, доносящимся из соседней комнатушки, я делаю неутешительный вывод. Иностранца, заговорившего с нами, долго и методично избивают, не давая при этом кричать. Вот они, хваленые гуманность и справедливость фундаменталистов.
В эти самые минуты мое желание совершить побег начинает обретать все более и более выразительные черты. При этом я прекрасно помню предупреждение Лайда. Да, за попытку бегства нас ждет смерть.
Мысль об этом не дает мне покоя. Она подкрепляется не только желанием оказаться на свободе и остаться в живых, но и необходимостью продолжить свою работу в этой стране. Ну да, той самой, где все только и твердят о Всевышнем, хотя Он, по всей видимости, решил до поры да времени покинуть этот край. Вспышка эпидемии лихорадки Эбола, переворот, гражданская война на три фронта!..
Невзирая на все ужасы последних дней, я уверен в правильности своих устремлений. Я стараюсь не потерять счет дней, помню, что через неделю в оазисе Эль-Башар должен приземлиться самолет с вакциной, персоналом и академиком Аркадием Карским.
Я говорю об этом своему коллеге. Йордан не меньше, чем я, впечатлен избиением заложника в соседней комнате. О побеге он даже не заикается, но на мои слова о заветном самолете реагирует с проблеском надежды в глазах.
— Да, Артем, — говорит болгарин, мечтательно глядя куда-то мимо меня. — Я не забыл о прибытии самолета в Эль-Башар. Не могу себе представить, как там все пройдет без предварительной подготовки. А ведь готовиться к встрече группы Карского следовало бы если не прямо сейчас, то в ближайшие дни. Нужно договориться с тамошней местной администрацией. Еще неизвестно, какая там обстановка и чью сторону в гражданской войне заняли местные власти.
— Полагаю, что в победе над эпидемией заинтересованы все стороны конфликта, — высказываюсь я и вижу, что коллега не вполне согласен со мной.
