сопровождать («вдруг по пути рассыплется?»), а Митя останется у ворот двух оставшихся стрельцов капустным бюстом номер восемь радовать.
Всё-таки простой у нас народ, невзыскательный. Юбка есть, талия есть, титьки по пуду, на лицо уже никто и не смотрит. Хотя, честно говоря, всё равно девушка из нашего младшего сотрудника получилась вполне себе симпатичная, голубоглазая, румянец во всю щёку, и ресницы густо сажей унавожены. Вечерняя косметика, непробиваемый стиль, всегда работает.
— Вы побыстрее там, — тихо прошептал он мне на ухо.
— Ты тоже тут… не перекокетствуй, — напутствовал я, и Кнут Гамсунович твёрдой рукой повлёк меня через царское подворье за старшим стрельцом. Тот оказался человеком солидным, обстоятельным, мы за ним были как за каменной стеной. Единственное, что как-то очень уж навязчиво расписывал, как тяжко мужику жить без бабы…
— Сам-то я ужо, поди, шестой год как вдовец. Непьющий, то есть умеренного потребления, по святым праздничкам, а так ни-ни. Дом-то в порядке содержу, попривык, служба вольностей не позволяет. Баловства сам не люблю, возраст не тот. Детишки-то взрослые уже, из родительского гнезда давно улетели, а я так думаю, что всё одно негоже мужику без женской ласки. Так оно вроде по-божески будет, да и жалованье у нас хорошее. А в Немецкой слободе, поди, бабы пообразованней наших будут, верно?
Наивная душа, Кнут Гамсунович активно поддерживал разговор, не видя, что его банально «клеят». Хотя, в отличие от Митькиного образа, ни груди, ни длинных ресниц, ничего примечательного — сухая, строгая, военизированная немецкая «фрау» солидных лет и не без фантазии. Особенно когда выпьет, как оказалось…
— Вот подвалы тюремные. — Стрелец остановился у входа в подземелье.
Охраны не было, там двух здоровущих цепных псов по уши хватало. Настоящие волкодавы, с такими и на медведя можно.
— Гут пёсики? — осторожно пробормотал немецкий дипломат, всей трезвой частью мозга догадываясь, что верить умильным собачьим мордам не стоит.
— Да ты иди, не боись, женщин не трогают, — с улыбкой приободрил бородач. — Опять же хозяйство у меня хорошее. Так к чему речь-то…
Доверчивый Кнут Гамсунович рискнул-таки сделать шаг вперёд и едва успел спасти своё «хозяйство». Страшные челюсти лязгнули вхолостую, не дотянувшись на какие-то считаные сантиметры. Псы разочарованно переглянулись и, жалобно скуля, попросили дать им второй шанс. Посол молча выдвинул меня на своё место.
— Майн киндер отнесёт передачу моей подруге, яволь?
Стрелец даже тихо обрадовался, а я к псам подошёл спокойно. Мы с ними не первый день знакомы, они меня в любом костюме узнают. Страшные собаки сразу завиляли хвостами, стали лизать мне руки, ластиться и подставляться под поглаживания.
Я ещё раз оглянулся, подмигнул Кнуту Гамсуновичу и сдвинул засов на двери. Разумеется, настоящих тюрем на царском дворе не было. Государевых ослушников сажали вот в эти самые подвалы, где раньше у деда нашего царя действительно была пыточная. Я там сам сидел и Митька тоже, да и вообще кто только не отметился. Теперь, видимо, наступила очередь сотрудницы нашего отделения. Надеюсь, ненадолго…
— Бабуль, вы в порядке? — У меня дрогнул голос при виде маленькой сгорбленной фигурки в чёрном, тихо сидящей на охапке несвежей соломы.
— А что ж со мной сделается, Никитушка? — ровно ответила бабка, на раз просекая мой маскарад. — Один пришёл?
— Нет, с Кнутом Гамсуновичем. А Митька у ворот стрельцов отвлекает.
— Не стрельцов бояться надо, не они нам враги, не их решением меня, заслуженную оперативницу, без суда, без следствия под замок посадили…
— Бояр не было, — припомнил я. — Вообще весь двор пустой. Похоже, что после отъезда царя они резко расслабились и преспокойно пьянствуют по домам.
— Ну тады грех случаем не воспользоваться. Побег так побег, — решительно привстала Баба-яга. — Дай тока мне до дому добраться, а ужо оттуда я им всем такую кузькину мать покажу! И Кузьку, кстати, тоже!
— Не возражаю. Только «за». Меня пригласите полюбоваться?
Бабка улыбнулась столь чарующей улыбкой, что у меня сердце похолодело от страха. И не то чтоб я её боюсь, да? Мы же не первый год работаем вместе, она меня за внука держит, и как бы ни ссорились, но всерьёз руки на меня она никогда не поднимала. Мы вышли из подвалов плечом к плечу, пылающий взор Яги был полон мести.
— Ну слава богу, — встретил нас возрастной стрелец. — Покидаете нас, бабушка? А двери-то закрыть не забыли?
Я хлопнул себя по лбу и кинулся назад, закрывать. Правильно, если завтра сюда кто-то из бояр сунется, пусть лучше думает, что узница просто исчезла. Испарилась, улетучилась колдовским способом — в конце концов, кто ж не знает, на что способна Баба-яга…
Он с почётом проводил нас обратно до ворот, где двое молодых стрельцов уже почти дрались из-за девичьей Митиной улыбки. А улыбался он лишь потому, что капустные кочаны вниз скользили, и ему приходилось постоянно их ловить и поправлять. Одно движение к «грудям» — одна улыбка, стрельцам нравилось.
— Уходим, — быстро бросил я, не сбавляя шага.
Митя послал парням воздушный поцелуй и, качая бёдрами, пустился за Ягой и Кнутом Гамсуновичем. А меня на минутку перехватил за рукав
