в два обыска и одну попытку отобрать служебную планшетку, меня чинно-благородно поставили пред светлые очи (это общая фраза) царя Дормидонта.
Пожалуй, и слово «царь» по отношению к этому типу в простой рубахе и серых подштанниках как-то чрезмерно льстиво. Бледный пожилой мужик размытой прибалтийской внешности, с отвисшим пузом и бегающими глазами. То есть царственности ни на грош…
— Стал быть, гришь, чё те птаха нужна?
— Да, ваша волшебная птица, — второй или третий раз терпеливо пояснял я.
Дормидонт победно оглядывал свою челядь, домашних, слуг и всех, кого мой визит застал дома, шумно сморкался в подол рубахи и продолжал изгаляться.
— Стал быть, птаху те? За просто так, да? А может, она чё, денег стоит? У тя деньги-то есть, убогий?
— Участковый.
— Один хрен. Дай деньгу, дам птаху! — логично предложил Дормидонт. — А коли деньги нетути, так и… Вона ворону лови! Небось она энто, забесплатная…
Все неуверенно похихикали. Я для вежливости тоже, хотя мне-то было абсолютно не смешно.
— Ваши предложения?
— Дык деньгу давай!
— Сожалею, но… — Жалованье мы должны были получить в конце недели, тот же дьяк Филимон Груздев и выдавал зарплату всему нашему отделению. На данный момент у меня в карманах действительно было пусто, но разве можно не доверять милиционеру, честно просящему товар в кредит?
— Нетути монеты, нетути и птахи! — развёл руками «царь» Дормидонт.
По его знаку трое самых здоровых парней попытались взять меня в кольцо и заломить руки за спину. Естественно, я обиделся и раскидал их по углам в воспитательных целях, после чего, чуть запыхавшись, внёс ответное предложение:
— Может, договоримся?
— А чего, и давай! — без малейших раздумий включился владелец поместья, елозя на скромном табурете, изображающем трон, так, словно у него были глисты. Не у табурета!
В общем, если вы помните старые сказки так, как помню их я, вынужденный в этой древнерусской фантасмагории жить, то уже наверняка догадались о развитии сюжета.
С меня был затребован конь златогривый из табунов соседнего царя Тимура. (Нет, не того мальчика в шортиках, что стерёг сады бабулек, чьи сыны геройски погибли за советскую власть.) Учитывая, что он жил где-то на юге, в степи широкой, его следовало вообще-то именовать ханом, а не царём. Но тут уж литературные традиции, ничего не поделаешь, приходится принимать на веру…
— И чё, Никита Иванович? Где птичка-то?
— Митя, вот… не умничай, ладно? — попросил я, садясь на него верхом. — Поехали!
— Куда? Я ж тут ещё не все столбы… деревья… и до ворот не дошёл, не успел просто…
— Митя, нам в ту степь! — как можно яснее и доходчивее показал я. — Да, прямо вон туда, мне так сказали. Приведём коня, и сознательные граждане с радостью передадут нам в руки искомую птицу. Красть не надо, грабить не надо, нарушать закон не надо, сплошной кайф! Не находишь?
— Ох, чую, ежели не найду, дык и дубиной вдоль хребта огребу ласки ради…
— Ну ты уж совсем зверя-то из меня не делай.
— А то! Ить это ж я зверь! А вы как были, так и есть — гражданин участковый, батюшка сыскной воевода, — поспешно поправился Митя. — Вам и карты в руки. Чего изволите, короче?!
— К царю Тимуру вези!
— Далеко ли?
— Не очень. Как я понял, они тут все соседи. Живут едва ли не забор к забору. Двигай куда-нибудь на юг, по кругу. И это… хотел спросить. У тебя опыт конокрадства есть? А то кража кур у меня как-то не задалась…
Волк обернулся ко мне так, что позвонки на шее хрустнули, и старательно лизнул мой лоб.
— Навродь и не горячий, а такую глупость сморозили. Конокрад — энто ж злодей страшней поджигателя! И ежели ловят их, то бьют смертным боем без малейшей жалости! Не тока ногами бьют, а и оглоблей, обухом, осью тележной, наковальней, да кому что под руку попадёт. А ещё потом и потопчут всем селом до кучи…
— Можешь без лишних подробностей, но на ходу? — взмолился я. — Время идёт, мне ещё каким-то образом коня златогривого увести надо. Перекрасить, копыта перебить, хвост подстричь, гриву завить бигудями и… И что ещё там надо сделать с лошадью, чтобы никто не понял, что она в угоне?
