Ариадна смотрит на небо, но оно так и остается непроницаемой чернотой. Это не тучи. Это – тьма. Тьма кромешная. Крышка. И ни одного огонька. Ни звездочки, ни спутника. Ни солнца. Единственная мера времени, доступная в этом мире, – накатывание красных волн океана на темный берег. Но что, если и это – фикция? Всего лишь повторение того, что было? Ариадна пытается следить за волнами, уловить мгновение, когда их рисунок повторится, но ничего не получается. Чересчур одинаково. Не запомнить.
Тогда – идти дальше. Не обращая внимания на возникающие за ней копии. Это даже удобно. Если она заблудится, их можно использовать для возвращения в исходную точку.
Вот и время. Каждый шаг приближает к чему-то. Словно нечто вспыхивает на фоне черноты. Искры. Удар кресала о кремень. Ариадна поднимает голову и шагает.
Вспышка.
Еще шаг.
Еще вспышка.
Так, теперь остановиться, прикрыть веки и попытаться восстановить то, что отпечаталось в памяти. Это картинка в ней. Нужно только дотянуться.
Конечно! Звездное небо! Множество светящихся огней. Не такое, как ей запомнилось там, где она была раньше. Где она была раньше? Не отвлекайся! Смотри.
А если попробовать двигаться быстрее? Например, бежать? Глупость. Но если сработает? Вот и подходящее место. Словно кто-то протоптал здесь дорожку. Словно здесь кто-то уже совершал пробежки, задрав лицо к черноте, чтобы в ней проступили сверкающие огни.
Ариадна несколько раз вдыхает. До чего же разрежен воздух, будто в горах. Высоко в горах. И бежит. Точнее, переставляет налитые свинцом ноги. Воздух обретает упругость воды, затем – твердость камня. Ариадна силится удержать бег. Дыхание разрывает грудь. Становится жарко. И тут же – чертовски холодно. Казалось бы, невозможно совместить, но ей одновременно жарко и холодно.
Но усилия окупаются сторицей. Словно на фотопластинке проступают пятнышки звездного неба.
Сначала негатив.
Черное на сером.
Затем в одно мгновение – резкая перемена.
Выверт.
Вспышка.
Чужое небо. Совершенно чужое небо.
Небо Ван Гога.
Ариадна не помнит, кто такой этот Ван Гог. Но убеждена – его небо.
Крупные диски звезд, вокруг которых заворачиваются световые спирали, расходясь лохматыми концами и сливаясь в межзвездной пустоте потоками искр всех цветов и оттенков.
На такое можно смотреть бесконечно.
Небо – живое!
И близкое!
Протяни руку, и пальцы погрузятся в потоки красок.
С высоты казалось, будто по желто-багровой поверхности планеты разбросаны дырчатые черные кубики. Плато Первопроходцев не отличалось ничем от множества других плато Земли Аштары – нечему уцепиться взглядом. На фоне поверхности, окружавшей Фабрику, Красное кольцо почти не заметно, только если присмотреться, можно различить словно бы подрагивающий ободок, очерчивающий черные кубики.
– Фабрика-три, я – Минотавр, доложите ситуацию, – глухо сказал Телониус, но в ответ получил все тот же выплеск могучего рева помех.
Ариадна сидела в одном из задних кресел, предназначенных для пассажиров, разглядывала в выпуклое зеркало над пультом искаженное, распухшее отражение Телониуса. Особое сходство с мифическим чудовищем ему придавал шлем с выступом дыхательного агрегата, изогнутыми рогами-антеннами и выкаченными зерцалами-буркалами светофильтров и дальномеров. Десантно-штурмовой комбинезон обтягивал тело Минотавра дополнительным каркасом
