в прошлые переживания, а такие вещи не проходят для организма бесследно. Особенно для психики и умственной деятельности. А расшатанное увечьем здоровье Геба и без того сильно ослаблено постоянными дозами подчиняющих зелий и строгой системой наказаний и поощрений. И не нужно быть особым специалистом, чтобы догадаться, как именно проходила его «обработка». Оставаясь во время отъездов матери в полной зависимости от персонала, парнишка испытывал на себе всю прелесть жестокой дисциплины, специально изобретённой для него какой-то сволочью.
– Кто тебя нашёл? Почему не привели целителей? Кто с тобой разговаривал? Кому и сколько денег ты должен? Куда ты их потратил? Кто привёз кота? Зачем ему нужны птички?
Выслушав довольно внятные ответы о тех тайнах, которые Дагеберт знал, и сбивчивые о том, о чём парень мог только догадываться, Ярослава метнула вопросительный взгляд на королеву, спрашивая, все ли нужные сведения та получила. Хотя и сама догадывалась, какой та захочет задать вопрос. Рассказывая обо всём с честностью загипнотизированного человека, Геб упорно не говорил одной важной вещи – он ни разу не назвал имени своего тайного мучителя. И не потому что хитрил или боялся мести, – находящиеся во власти гипнотизёра люди на такое практически неспособны и их робкое сопротивление легко обойти, задав вопрос по-иному. Парню не позволяло раскрыть главную тайну что-то другое, более важное для него.
– Скажи, – голос моряны прозвучал ласково и вкрадчиво, а в животе у Ярославы похолодело, словно она проглотила залпом не меньше литра ледяного молока, – где он живёт, тот, кто давал тебе деньги?
– В… во дворце… – запинаясь, пролепетал Геб и начал бледнеть.
Тина подвинулась ближе и взяла принца за руку, а он уцепился за её пальчики крепко, как за последнюю надежду, совершенно позабыв, что именно этой девушке полчаса назад угрожал расправой.
– Он молодой или в почтенном возрасте? – неожиданно для всех спросила землянка, и даже Стан покосился на неё укоризненно: разве неясно?
– Молодой… – нехотя промямлил Геб и вдруг начал объяснять быстро и проникновенно: – Король должен быть молодым и здоровым, не так ли? Это очень трудная работа… совершенно не для женщин… и нужно понимать… калека-король – это позор для страны… нужно было не сопротивляться… ах ты маленький поганец… за жизнь цепляешься… а какой толк от такой жизни?! Какая радость? Лучше с башни… второй раз всё получится… и мать будет рада… сможет устроить своё счастье…
Он бормотал всё тише, а по щекам текли редкие непрошеные слезинки, заставляя слушателей отводить взоры. А когда принц устало опустил голову на подушку и, смежив мокрые ресницы, задышал сонно и ровно, никто не сомневался, по чьей воле закончен допрос.
– Найду и сама убью, своими руками. – Слава смотрела в окно, чтобы ни с кем не сталкиваться взглядом, и откровенно, не стирая слез, плакала. – И не говорите мне, что это безнравственно!
Они молчали долго, почти целую минуту, а потом Ярослава обнаружила, что её дети уже стоят вокруг неё и тихонько гладят мать по плечам, по голове, по спине…
– Ма, – шептали виновато, – ну ладно тебе… не плачь. Мы же успели, поймали его. А убьём того гада мы сами, незачем тебе руки пачкать.
– Ну да, вам можно, а мне нет. – В её голосе вдруг прозвучала какая-то детская обида, и Стан, присев на корточки и глядя снизу вверх в мокрое лицо, неожиданно засмеялся.
– Ма, не спорь, а? Не женское это дело. Вставай, пойдём адмирала допрашивать, у тебя это здорово получается.
Старший пружинисто поднялся, мягко вытащил мать из кресла и, крепко обняв за плечи, повёл прочь. Слава больше не спорила и не сопротивлялась, ей вдруг стало чрезвычайно совестно, что позволила себе так распуститься на глазах у детей. Ведь давно уже поняла, насколько этот мир не похож на безмятежный райский уголок вроде Бали. А её мальчики прожили тут уже полтора месяца и успели хлебнуть неприятностей, если судить об их жизни по рассказам Юны да по тем вещам, которые она успела увидеть и услышать сама.
– Извините… не сдержалась, – сокрушённо выдохнула Слава и смолкла, внезапно встретившись взглядом с внимательно рассматривающим её блондином.
Как-то уже приелся он ей своим пристальным интересом, определилась, наконец, Ярослава и, спускаясь по лестнице, словно вскользь обронила:
– Послушайте, а вам он не кажется странным, этот Васт? Почему он меня всё время рассматривает, как ископаемое насекомое?!
Парни дружно заржали, как будто услышали новый, необычайно остроумный анекдот.
– Костик! Ну что за привычка хихикать, когда мать серьёзно спрашивает?!
– Мам, ты даже не представляешь, как попала в точку! Они же тут самые красивые, привыкли, что аборигенки сразу растекаются у ног, – ехидно хихикая, объяснила Тина, – и тут такой облом! Сначала я их гоняла, теперь ты смотришь, как на мебель.
– Ничего не как на мебель, – решила восстановить справедливость Слава, – я заметила, что он неплохой воин и вообще, явно не дурак, вон и моряна ему доверяет важные поручения. Ну, а внешность для меня, сами знаете… никакого значения не имеет… можно даже сказать, у меня на красивых мужчин аллергия.
– Как я тебя понимаю, – лукаво скосив глаза за спину матери, поддакнул Костик, – у меня аналогичное чувство.
– Куда это… – Подозрительно проследив за её взглядом, Ярослава резко оглянулась и обнаружила топавшего почти следом за ними Васта.
Лицо анлезийца застыло бесстрастной маской, губы были плотно сжаты, глаза сузились до узких щёлочек. И только кончики ушей, выглядывающие
