— Пожалуйста, не продолжай. Лашуар пришел не для того, чтобы убивать, но стрела эльфа не попасть в цель не может.
— Почему это?
— А почему веет ветер, дружище Раскелл? И почему солнце встает на востоке? Почему вам, полуразумным, всегда надо все объяснить и обосновать, все разложить на слова, разобрать всякое чудо и сделать его понятным? Но, может быть, они предупредят вас, как это пытался сделать я, и вы проохотитесь впустую, так и не встретив зверя.
— А почему, — после некоторой паузы спросил Раскелл, — ты пришел снова?
Гарбо пожал плечами.
— Ты не такой, как Хольм, — сказал он, уходя от прямого ответа. — Но ты слаб. Возможно, Хольм станет принуждать тебя делать такое, что ты сам делать не захочешь. — Он серьезно посмотрел на Раскелла, затем одним поразительно гибким движением поднялся и обозначил прощальный поклон. — Но что бы ни случилось, — сказал он, — постарайся остаться самим собой, — и прежде чем Раскелл успел спросить, что означают эти загадочные слова, Гарбо исчез так же быстро и бесшумно, как и в первый раз.
Раскелл еще с полсекунды бессмысленно глядел на пустое место перед собой, затем обернулся и посмотрел на лес по ту сторону реки.
Но противолежащий берег был погружен в тишину и темноту; всадники исчезли, как призраки, что появляются лишь на мгновение.
Долго сидел Раскелл, глядя на бегущие волны. Было уже далеко за полночь, когда он наконец забрался в свою палатку и забылся беспокойным сном, не раз прерывавшимся странными, кошмарными видениями.
Хольм разбудил его еще до восхода солнца. Раскелл мучительно возвращался в мир действительности. Так же как накануне вечером, когда он не мог заснуть, так и теперь он с трудом отличал сон от реальности. То, что произошло вчера ночью, — было ли это на самом деле?
Пока он брел, шатаясь, к реке и, опустившись на колени, умывался ледяной прозрачной водой, Хольм за его спиной уже скатал палатки и поставил на огонь котелок для кофе. Завтракали в молчании — яйца, хлеб и несколько чашек кофе, крепкого и черного, как деготь, — и Раскелл, подумав, решил ничего не рассказывать Хольму. Да это ничего бы и не дало при любом раскладе. В лучшем случае Хольм счел бы и его сумасшедшим, а скорей всего пришел бы в ярость, узнав, что Раскелл снова разговаривал с Гарбо. Кроме того, Раскеллу требовалось время, чтобы обдумать все, что он пережил (или думал, что пережил) за последние часы, и как-то разобраться в себе самом, перед тем как говорить об этом с Хольмом. Если такой разговор вообще состоится.
Они вышли с первыми лучами солнца. Черные тени на обоих берегах реки посерели, и на короткое время пал туман, сырой и влажный, но, впрочем, его быстро разогнало восходящее солнце. Хольм молча вел Раскелла вдоль берега реки; в каком-то, по всей видимости, произвольном месте он остановился и указал на реку: «Здесь». Раскелл недоверчиво поглядел на медленно текущую воду. Хотя она и была прозрачна, но дно не просматривалось; во всяком случае, было ясно, что здесь глубоко. Слишком глубоко для перехода вброд. Однако Хольм был уверен в своем выборе. Он подтянул ремни рюкзака, двумя руками поднял ружье высоко над головой и медленно вошел в реку. Очень скоро он ушел в воду по пояс, затем по грудь.
— Давайте, Раскелл, — позвал он, — держитесь за мной, и все будет в порядке.
Раскелл не без колебаний последовал за ним. Вода в реке была ледяная, а подводное течение яростно пыталось сдернуть, стащить его за ноги, так что ему стоило немалого труда устоять. Впрочем, особенно беспокоиться было не о чем: он прекрасно плавал, но если бы сорвался, его далеко отнесло бы течением. Так что он следовал за проводником даже с большей осторожностью, чем, может быть, требовалось, и старательно повторял каждый шаг Хольма.
Хольм некоторое время шел прямо, а затем начал по видимости произвольно скакать то вправо, то влево и раз даже отпрыгнул далеко назад, но при этом глубже, чем по грудь, в ледяные струи не погружался. Раскелл с нарастающим удивлением спрашивал себя, как Хольму удается определять под водой положение отдельных камней, чтобы выделывать такие трюки. Сам он скорей всего после первых же шагов утратил бы ориентировку и безнадежно ушел в глубину. А Хольм вел его с уверенностью лунатика, и не прошло получаса, как они — измученные, промокшие до нитки и окоченевшие, но целые и невридимые — достигли противоположного берега.
Раскелл со вздохом облегчения повалился было в траву, но Хольм распорядился двигаться дальше. Раскелл устало поднялся и снова повесил на плечо ружье, которое теперь, кажется, тянуло на добрый центнер. В ботинках чавкала вода, и, несмотря на пригревавшее солнышко, он не мог согреться. Тем не менее он молча подчинился приказу Хольма.
Больше часа они ускоренным маршем двигались вдоль берега. Солнце поднималось все выше, высушивая одежду. Раскелл уже перестал дрожать, однако теперь у него появилась новая забота: окружавшая их местность начала незаметно, но ощутимо меняться. Как вчера ему чудилось, что он попал в волшебный лес своей мечты, хотя внешне этот лес ничем и не отличался от любого другого уголка нетронутой природы, так теперь ему казалось, что происходит подобное же превращение, но уже в обратном направлении.
Все было таким же, как накануне, и тем не менее с каждым шагом Раскелл чувствовал себя все более неуютно. У него было такое ощущение, словно молчаливые тени в зарослях окружавших их деревьев наполнялись какой-то невидимой шепчущейся жизнью, словно к бормотанию реки примешался хор голосов грозящих им лесных духов. Раскелл внезапно почувствовал, что за ними наблюдают, — более того, подстерегают. Он угадывал, что не лучше чувствует себя и Хольм: в поведении проводника была заметна нарастающая нервозность, и те быстрые взгляды, которые он время от времени бросал
