младший ученик Атмазара.
— Спасибо, — ответил Майя, и почувствовал малую долю облегчения от того, что его голос не прервался.
Комната для посетителей была небольшой, довольно скудно обставленной, но сияющей чистотой. Стул был всего один и Ожис с Киру попросили Майю сесть. Он сел, успокоился и приготовился ждать. Не прошло и пяти минут, как привели Дажиса. Его волосы были обрезаны, а синий халат Атмаза заменил бесформенный черный балахон, который должен был стать его саваном. Его сопровождали два мрачных Атмаза с черными, в соответствии с канонами Ули, полосами на одежде. Едва переступив порог, Дажис опустился на колени. Все его тело содрогалось от мучительных рыданий.
Майя не имел ни малейшего понятия, что ему следует делать.
Он не мог предложить никакого утешению Дажису, совершившему столь тяжкое преступление, и тем более помочь избежать последствий. Он даже не мог сказать, что простил предателя, ибо истина состояла в том, что он не был уверен в своем прощении. Майя не мог сказать, что понимает Дажиса, но молчать было еще тяжелее.
Он почти решился открыть рот, еще не зная, что скажет, но тут один из каноников произнес:
— Осужденный, вы должны говорить.
Его слова не были жестоки, но в них чувствовалась непреклонная воля, и Дажис повиновался. Судорожно всхлипывая и хватая ртом воздух, он, наконец, справился со своим голосом.
— Ваше Высочество, я пришел не просить прощения.
Отказ от формального «мы» ударил Майю, словно крик боли, и он инстинктивно отпрянул от ее страшной наготы.
— Да, — сказал он.
Сетерис, адвокат до мозга костей, весьма дотошно разъяснил Майе разницу между формальным и искренним извинением, а так же между прощением и извинением, и теперь он обнаружил, что не может согласиться на меньшее.
— Я… я извиняюсь за то, что я сделал.
Этого было бы недостаточно для Сетериса, который потребовал бы подробного описания проступка в формуле извинения, но Майе для этого не хватило злости. Но было нечто, что ему очень, очень нужно было узнать:
— Почему? Зачем ты это сделал?
Дажис зарыдал снова, и у Майи мелькнула неприятная мысль, что эти слезы вызваны скорее желанием уйти от вопроса, чем подлинным горем.
— Осужденный, — сказал тот же каноник.
— Вы же все знаете, — крикнул Дажис, обращаясь к нему. — Почему вы сами не скажете?
— Потому что это было вашим выбором, — категорически заявил тот. — Не нашим.
— Вы должны ответить, — сказал второй Атмаза.
Дажис взял себя в руки.
— Они… то есть принцесса Шевеан и лорд Чавар обещали мне, что я стану Адремаза, когда Сехалис Адремаза умрет.
Или когда Сехалису помогут умереть. Это устроило бы всех участников сделки.
— И что?
— И они обещали, что я буду первым нохэчареем принца Идры, — шепотом добавил Дажис. — И они не будут… его правительство не будет…
— Мы понимаем, — сказал Майя и сам вздрогнул от холода в своем голосе.
Дажису не хватило смелости бросить упрек ему в лицо, но Майя был не так глуп, чтобы сбрасывать со счетов личную неприязнь.
Нет, твердо сказал внутренний голос, совсем не похожий на голос Сетериса. Ты Император. Твой нохэчарей не вправе одобрять или осуждать тебя, и тем более, тебя судить. Это Дажис нарушил свою клятву. Не ты. Помни, что ты Эдрехазивар. Он постарается не забывать, но так трудно было избавиться от ощущения, что он сделал что-то неправильное, нечто такое, что и привело к сегодняшней катастрофе.
— Вы хотите еще о чем-нибудь спросить осужденного, Ваше Высочество? — Спросил один из каноников.
— Нет, — сказал Майя.
У него было много вопросов, но ни один из них не помог бы ему нести свою ношу дальше.
— Осужденный? — Спросил второй каноник.
И Дажис впервые поднял на Майю глаза и сказал:
— Ваше Высочество, вы останетесь?
— Остаться? — Повторил Майя. — Вы хотите, чтобы я наблюдал ваше сэппуку?
Дажис кивнул.
— Я знаю, что это… очень трудно, и я не должен просить. Вы можете отказаться, Ваше Высочество. Но… пожалуйста, Ваше Высочество!
— Но зачем вам?.. — Майя не смог договорить.
