Великая прекрасная богиня не порывает связи с Землей. Она принимала и принимает самое живое участие в событиях. Человечество обязано ей своим становлением, развитием, судьбой. Я отчетливо сознаю, с каким вниманием, с какой деликатностью, настойчивостью, она помогает заблудшему и, к сожалению, неспособному мыслить человечеству. И если боги и прежде всего великая богиня не могли из-за этой неспособности мыслить, сообщать и оповещать о жизни богов смертных, то теперь, в новой Эре Водолея, человеку многое будет дано. Хочется добавить: и многое спросится.
Мне вспоминается вечер в Доме журналистов, когда мы с Жанной ушли с какого-то скучнейшего мероприятия, на которое я рискнул ее пригласить. В баре, в полутьме, за чашкой кофе мы беседовали о прекрасной богине, и, как всегда, каждое слово оставалось в памяти.
Над потолком там подвешен светильник в виде белого шара. Диаметр его превышает полметра. Жанна несколько раз пристально рассматривала его. Я спросил, почему.
— Вспоминаю то утро, когда Богоматерь показала мне того, от кого зависело разрешение ответить на твои вопросы.
— Ну, я тогда перестарался… ты же сказала от ее имени: пусть будут записаны эти мои вопросы. И я написал целую космогоническую поэму в вопросах.
— Я не поэтому вспомнила. Я видела его. Понимаешь — его! Его лицо, свет, яркий-яркий. И он был в светлом шаре. Я различала этот шар так же отчетливо, как вот этот необыкновенный светильник.
Я тоже пристально рассматривал этот шар-светильник. У него слегка овальная форма. Что-то притягивало к нему взгляд. Я старался представить эту встречу… с ним.
— У тебя, наверное, будет болеть голова от яркого света, — сказала Жанна.
— Если я буду не готов его увидеть. Так?
— Да. Она сказала потом, что я слишком рано его увидела.
— Я был бы рад увидеть его даже в подобном случае… передай ей.
Я думал тогда о судьбе великих богов, таких же эмоциональных, как кроманьонцы, как современные люди, устающих, как иногда устает прекрасная богиня, иногда ужасающихся, по словам Жанны, поступкам людей.
— Иногда им становится плохо… от того, что делают люди!
— Понимаю, — ответил я ей, хотя понять это сразу нельзя, как нельзя сразу понять, что она видела великого Осириса.
Разговор о заданных мной вопросах состоялся 2 марта 1991 года.
Богоматерь была в желтой золотистой меховой накидке. Появилась поздно, около шести утра. Казалась усталой, даже измученной.
— Ты так поздно… наверное, устала? — спросила Жанна.
— Ты хотела меня видеть — вот и пришла.
— Я переписала его вопросы и слова, то, что его интересует. Я прочитаю тебе сейчас…
Богоматерь слушала все это, потом приложила свободную руку к накидке, к виску; так поступает человек, хватаясь за голову. Она сказала:
— Но он уже многое из этого знает!
После паузы:
— Я помогу ему.
— Прочитать снова все?
— Нет, я все знаю и помогу ему.
— Скажи хоть, как по-вашему один, единица?
Она рукой начертила в воздухе черную окружность, внутри поставила точку.
— Не понимаю… скажи, тебе много лет?
— Да, много.
— А дедушка мальчика жив?
— Да, у нас все живы.
Уходя, она повторяла как рефрен, это звучало как слабеющее эхо:
— Зена, зена, зена…
Это могло звучать и как «зено». Жанна точно не помнила.
На этот раз она уходила или, точнее, исчезала, не стоя лицом к Жанне, не повернувшись боком, как иногда бывало, а ее слегка качнуло влево и вправо, и Жанна как будто заметила, что задернулась едва различимая ткань балдахина или занавески. Потом она исчезла.
В то утро от нее шел жар. Потом Жанну знобило. Она приняла горячий душ, но горячая вода казалась даже прохладной.
Богоматерь появилась через четыре дня.
— Передай, чтобы он берег здоровье три недели, особенно в начале каждой недели! Пусть не принимает участия в крупных делах. Об этом ему будет звонок из другой части — поймет.
