На самом деле все ее существо восставало против этой идеи. Ингрида очень любила доставшуюся ей от деда квартиру на улице Миндауго, здесь прошли лучшие, самые веселые и беззаботные дни ее детства. Наверное, поэтому чувствовала себя в этих комнатах не просто дома, а, как дед говорил, «у бога за пазухой» – настолько на своем месте, что даже после Йонкиной смерти не стала переезжать. Хотя тогда, наверное, как раз следовало. Все лучше, чем теперь, столько лет спустя, в панике бежать от какого-то дурацкого соседа, который только тем и страшен, что постоянно встречается во дворе и заводит какие-то нелепые, ненужные разговоры, скорее всего, не со зла, а просто по глупости. И уж совершенно точно не может по-настоящему навредить.
Не может-то он не может. Но на следующее утро прежде, чем выйти во двор, осторожно приоткрыла дверь подъезда и долго напряженно всматривалась в щель: свободен ли проход?
К сожалению, когда возвращаешься домой, в щель не посмотришь, ворота всегда нараспашку. Да и обзора всего ничего.
В итоге красномордый вышел из своего подъезда и направился прямо к ней, приветливо помахивая рукой, как старой подружке. Спросил еще издалека, не здороваясь:
– А машина где?
Пробормотала:
– Оставила возле работы.
Хотя не обязана была перед ним отчитываться. И здороваться не обязана. И даже узнавать.
– Это вы с новым мужем вчера вечером были? – спросил сосед. Не дождавшись ответа, добавил: – Хороший парень. Одет прилично. И не пьет, как тот, верно? Я бы с ним, пожалуй, познакомился. Надо будет как-нибудь к вам по-соседски зайти. Шестнадцатая квартира, я правильно помню? На четвертом этаже?
И пока Ингрида стояла, не в силах двинуться с места, судорожно, шумно втягивала в себя воздух, внезапно ставший почти непригодным для дыхания, склонился к самому ее уху, прошептал интимно, как мог бы только бывший любовник:
– А новый муж знает, что случилось со старым? И что по этому поводу думает? Нам с ним есть о чем поговорить.
Хорошо, что Лешка работал допоздна и не застал ее ревущей от горя, стыда и ужаса. Хорошо, что предугадал отсутствие ужина и принес пиццу, огромную, как автомобильное колесо. И совсем хорошо, что вернувшись, открыл дверь своим ключом, потому что звонок Ингрида отключила. Непросто было бы объяснить, почему. Ну, то есть просто: «К нам собрался зайти сосед. Нет, я его не приглашала, он сам решил». Но тогда, конечно, придется рассказывать все с начала.
Ладно, черт с ним, давным-давно пора рассказать.
Для храбрости открыла бутылку вина, разлила его по бокалам, но выпить как-то забыла. И кусок пиццы лежал на тарелке нетронутый. Лешка встревожился, но с вопросами лезть не стал, только смотрел выжидающе. Знал, что ее лучше не торопить.
– Никогда тебе не рассказывала про Йонаса, – наконец сказала Ингрида. – В смысле, про моего быв… покойного мужа. Не потому, что какая-то тайна, просто очень тяжело лишний раз вспоминать.
– Ну и не рассказывай, – ответил Лешка. – Факты я, если что, и так знаю. А обо всем остальном имеет смысл говорить, только если от разговоров тебе станет легче. Но я догадываюсь, что нет.
– Знаешь… факты? Откуда? – пробормотала Ингрида, ушам своим не веря, еще не понимая, что это для нее означает, и как в связи с этим себя вести. Радоваться? Сердиться? Обижаться? Стоп, погоди, почему, на кого обижаться? Что за бред.
Только теперь поняла, какой была дурой, думая, будто кроме нее и полиции никто не знает обстоятельств Йонкиной смерти. Такое захочешь – не скроешь. Как только в голову могло прийти?
– Ну слушай, – вздохнул Лешка, – мы все-таки не на необитаемом острове живем. Все всем все обо всех рассказывают. Всегда. И про Йонаса я знал еще до того, как мы с тобой познакомились. Он же был известным человеком. Да и общих знакомых у нас полно.
– Как же хорошо, что ты сам все знаешь, – наконец выдохнула Ингрида. – Меня это грызло в последнее время. Ты хороший. Самый близкий мой человек во всем мире. Не хочу иметь от тебя секретов. Но заставить себя сказать никак не могла.
Потом предсказуемо расплакалась. Но плакала не столько по мертвому Йонке, сколько от облегчения. Как же все оказалось просто, стоило только начать говорить.
Жаловаться Лешке на соседа не стала. Ну его к черту, придурка красномордого, только вечер портить. Теперь, когда стало ясно, что Лешку в любой момент можно позвать на помощь, сосед перестал ее пугать. Пошлю его в задницу, – весело думала Ингрида, опьянев не столько от вина, сколько от собственной храбрости. – Пусть только сунется. Как только увижу, сразу, не здороваясь, пошлю. А еще лучше, завтра же пойду в полицию. Напишу заявление на этого типа. Привру, что шантажирует, угрожая разгласить служебную информацию… А собственно, почему «привру»? Именно это он и делает, мало ли что денег не требует. В гости насильно напрашиваться – тоже шантаж. Правда, я не знаю, как его фамилия, но по номеру дома, наверное, можно вычислить. Вряд ли у нас все жильцы служат в полиции. И наверняка у них где-нибудь отмечено, кто на какой вызов выезжал, даже шесть лет назад. Вот пускай теперь поднимают архивы, ищут виновника. И наказывают. Никто не имеет право портить мне… нам с Лешкой жизнь.
Хотела пойти в полицию утром, до начала работы, но проспала. Дел, как назло, было много, так что в обеденный перерыв
