Бака поднималась и опускалась от гнева, но он взял себя в руки. Прежде чем Король Вирайл смог ответить своему младшему брату, Стратеджи преклонил голову и колено и просил прощенья у короля за грубые слова. «Нетрудно нагрубить в сердцах, когда твоя долгожданная мечта идет прахом. Но все же, король мой и брат, я по-прежнему твой самый верный подданный. Как и мой сын». И затем оба — Стратеджи и Канни из Бака встали и признали выбор короля, павший на Принца Чарджера, отныне Короля-в-Ожидании.
Сначала казалось, что от королевского выбора ничегошеньки и не изменилось, все шло, как и раньше. Чарджер стоял за плечом деда и слушал его судебные решения. Сидел по правую руку за трапезами, носил обруч Короля-в-Ожидании на голове, но, как и раньше, наиболее влиятельные фигуры двора почти не уделяли ему внимания. По-прежнему он проводил все свое время со второстепенными дворянами, с которыми сдружился до получения нового титула. По-прежнему Лорд Канни из Бака возглавлял свой Канни-Двор, и по-прежнему многие аристократы знакомили его со своими дочками в надежде породниться со знатным юношей. Ведь он единственный сын Герцога Бака, и пусть Пегий Принц теперь наследник трона, Лорд Канни по-прежнему наследник их сердец.
Возможно, немногие, помимо моего Рэдбёрда, понимали: тот, кому принадлежит верность большого количества незначительных людей, обладает властью едва ли не большей, чем тот, кто завладел сердцами немногочисленной элиты. Король, как подобает, начал передавать бразды правления Королю-в-Ожидании. В спорах дворянства место судьи занимал когда король, а когда и Чарджер. Тогда-то лорды Шести Герцогств и начали жаловаться на склонность Чарджера принимать решения в пользу своих фаворитов, правы они или нет. В то же время, были и такие, кто доказывал обратное, утверждая, что судит он мудро, без оглядки на богатство или знатность, а только по тому, прав человек или не прав. Каждый из них уверен в своей правоте, я же только повторю то, что Рэдбёрд описал в своих песнях. Чарджер был честным судьей, истину ценил превыше дружбы и расположения.
Король-в-Ожидании стал укреплять связь с теми, кто был ему предан. Каждому из друзей он подарил по пегой лошади из помета Пятнистого Жеребца, и на охоту они ездили вместе, взяв с собой пятнистых гончих. Так принц из предмета насмешек сделал себе личный символ, сила его духа многих привела в восторг. Его менестрель Рэдбёрд отказался от ярких одежд своей гильдии и предпочел носить красно-черно-белое в знак того, кому он служил.
Пегий Принц жаловал земли и устраивал особые развлечения для своих друзей. Туда допускались и звери-спутники, те же, кто не обладал Уитом, часто брал с собой наделенного Уитом слугу или сопровождающего, и вскоре стали считать, что обладание этой магией было хорошим способом расположить к себе Короля-в-Ожидании. Не всем это было по нраву, особенно тем, кто презрительно заявлял, что нажить добрый ум и характер куда важнее, чем родиться с сомнительным даром. Но таких разговоров было немного, и если Канни со своим отцом на что-то досадовали, то дальше их недовольство не шло.
И вот, одним утром король проснулся и почувствовал себя нехорошо. Левая рука его лежала на одеяле совсем похолодевшая, половина лица обвисла, слюна сочилась по губам. Левое веко безжизненно опало, и ему трудно было выговорить слова, чтобы объяснить лекарю, что с ним случилось. Сейчас любят болтать, что в тот самый миг, когда у короля случился удар, огромная черная птица опустилась на парапет за его окном и так и сидела там день и ночь. Да только те, кто болтает, пытаются в пророков играть, когда дело уже свершилось давным-давно. Никто не заметил никакой птицы по той простой причине, что оконный парапет был облюбован всеми пернатыми тварями в округе. Те, кто распевает подобные песни, одного поля ягоды с пустомелями, которым подавай драконов да эльфов. Правда же в том, что Король Вирайл состарился, и старость принесла с собой болезнь.
Болезнь длилась долго. Весь двор ухаживал за королем, добывая для него снадобья от разных лекарей, но время шло, а королю не становилось ни хуже, ни лучше. Тогда обязанности его взял на себя Король-в-Ожидании, но все же королем себя пока не объявил — как же, ведь Король Вирайл был еще жив и может поправиться. Среди тех, кто говорил так, был Канни Видящий, только он делал это негромко в кругу друзей, а уж те поднимали свой голос: мол, негоже Королю-в-Ожидании примерять королевскую мантию, пока Король Вирайл ее самолично не предложит или не испустит дух. Герцоги тоже не упрашивали его принять корону. Так что Чарджер Видящий оказался в непонятной ситуации: не король, не принц, и что не выберешь — уклониться от власти или же взять ее в свои руки — всяко будешь плох.
Однажды ко двору приехали Лород Элфуайз со своей Леди Кьярт, чтобы предложить Королю Вирайлу снадобье, производимое исключительно в долинах поблизости от их владений в Беарнсе. С ними была их дочь, Леди Уиффен. Снадобье никакой пользы королю не принесло, но их никто в том не винил. Сколько таких снадобий уже оказались бесполезными! И все же Коппер Сонгсмит рассказывает о том, что привезли они с собой падение Пегого Принца. И имя тому падению — Леди Уиффен. И тут, пожалуй, песня Коппера Сонгсмита не врет.
Была ли Леди Уиффен красавицей? Да, но не так как можно себе представить. От матери она унаследовала голубые глаза, от отца — волосы цвета полночи. Коппер Сонгсмит говорит, что ходила она словно фехтовальщик, танцевала, словно бабочка, смеялась музыкой ветра. А также что ела она, словно солдат, пила, словно бездонная бочка, а похабные песенки пела больше с чувством, чем с талантом. Коппер говорит, она была настолько непохожа на благовоспитанную леди, насколько это вообще было возможно. И, тем не менее, эта женщина сумела покорить не только Короля-в-Ожидании Чарджера, но и его кузена Лорда Канни. Так поет об этом Коппер Сонгсмит, и я записываю за ним, но Рэдбёрд тут ему не подпевает. О Леди Уиффен он говорит только то, что она явилась в Олений Замок и что Лорд Канни и Король-в-Ожидании Чарджер сочли ее милой и привлекательной.
Они стали осыпать ее подарками и вниманием, к немалому удивлению ее родителей и к нескрываемому удовольствию ее самой. Пегая кобыла, кольцо с тремя изумрудами, музыкальная шкатулка, Джамалийский гобелен, Бингтаунские бубенцы, духи из Кандалэя… каждый подарок соперников был дороже предыдущего. Два менестреля встретились в лунном свете под окном ее спальни и подрались, выкрикивая имена своих господ, и угомонпились лишь под
