Мистер Таттлеворт, громко ругавшийся последними словами при таком раннем пробуждении, в конце концов признался, что знает Питера Пимлико.
— Проклятый ворюга, — сказал он. — Вы можете смело назвать его обитателем дна. Но постоянный клиент. Живет в паре улиц отсюда. Номер семнадцать по Блэк-Бревери-роуд.
Можно было бы дойти пешком, но, предпочитая видеть свои машины, они взлетели и почти немедленно приземлились.
— Вот этот, — сказал Суинбёрн, указывая на один из таунхаусов. — Давайте поглядим, сколько богохульств выплюнет на нас следующий клиент! — Он взял дверной молоток и с удовольствием ударил им по двери.
Через пару минут и повторной атаки на дверь из-за нее послышался хриплый приглушенный голос.
— Кого там черт принес?
— Полиция! — рявкнул Транс.
— Докажи!
— У меня есть документы, — нетерпеливо сказал Траунс. — Открывайте, и я покажу их вам.
— Хрен тебе поверю. Врешь, зараза. Но ты и не фараон, нет. А, торговец, вот ты кто.
Суинбёрн захихикал.
— Ха-ха-ха! Торговец Траунс!
— А ты кто, сучонок?
— Алджернон Суинбёрн! — крикнул Суинбёрн. — Поэт!
Какое-то время стояла тишина, но потом все-таки голос произнес:
— Слухай сюды! Мне на фиг не нужны твои товары. Давай, чеши отседова!
— Сэр! — проревел Траунс. — Откройте эту проклятую дверь или я разнесу ее к чертовой матери!
Послышалось звяканье цепи, в замке повернулся ключ. Дверь слегка приоткрылась, и из-за нее выглянул слезящийся глаз.
— Чо ты хошь? Ты не в форме. Я только что закурил утреннюю трубку.
— Питер Пимлико здесь живет? — спросил Траунс.
— Ну. Наверху. Сейчас нетути. Уже неделю.
— Знаю. Он мертв.
— Чо?
— Он был убит сегодня ночью.
— Отлично. Он был грязным подонком, и никем другим. Ну и?
— И мы хотим обыскать его комнату. Дайте нам войти.
Глаз изучил Траунса от котелка то полицейских сапог, потом перешел на Бёртона, проверил его темное, исполосованное шрамами лицо и широкие плечи, и скользнул вниз на Суинбёрна: лавровый венок по-прежнему красовался на длинных огненно-красных волосах поэта, торчавших во все стороны после полета из Фристона.
— Поэт с чертовыми фараонами?
— Полицейский горшечник, — гордо сказал Суинбёрн. — Взвод керамики. Отойдите в сторону, пожалуйста.
Траунс уперся плечом в дверь и толкнул, человек отлетел назад.
— Как вас зовут? — сказал он, входя в дом.
Человек в полосатой пижаме, который был бы выше, если бы не искривленные рахитом ноги, стоял, дрожа от утреннего холодка. На всклокоченных коричневых волосах был надет ночной колпак, на больших ногах — шерстяные носки. Из дырки на левой ноге высовывался большой палец. Узловатая ладонь сжимала дымящуюся кукурузную трубку.
— Мэтью Келлер, шоб я сдох. Вы не могете вламываться в мою хазу вот так!
— Могу, еще как могу! Вы владелец?
— Ну. А теперь убирайтесь!
— Еще нет. Вы сдавали верхний этаж Пимлико, а?
— У-ух, наконец-то я избавился от этого долбанного ублюдка.
— От него одни неприятности, а?
— Угу! Вечно пьяный ворюга.
— Не был ли у него какой-нибудь иностранец?
— Был, неделю назад. Толстый, как свинья.
— Имя?
