На том конце чисто выметенной комнаты-колоннады, через сумрачный пустой холл, дверь в апартаменты Грешана бесшумно отварилась. На пороге застыла освещённая сзади, странно низкорослая фигура. Изумрудный и аметистовый струились через одно плёчо, вермилион и оранжевый, подобно ослепительно ярким брызгам крови, через другое. Затем наблюдатель отступил назад и дверь закрылась, медленно, тихо, украдкой.
Так значит Рута и Мята были правы: её слуга полукровка всё ещё занимал личные покои Грешана и носил одежду её дяди. Это определённо была щедро украшенная вышивкой Куртка Лордана, подогнанная для более широких плеч, чем у Южанина, и насмехающаяся над его притязаниями, даже если он находил удовольствие в её богатой и подчас грязной истории.
Поначалу он регулярно ей отчитывался. И всё же прошли недели с тех пор, как она видела его в последний раз, хотя порой она слышала его насмешливый шёпот, обращённый к ней из потайных проходов то за одной, то за другой стеной, как это только что было, когда Тиммон заехал ей ногой в голову. Он, конечно, находил себе пропитание совершая налёты на кухню училища, и занимал свои пустые, длинные дни, шпионя за его обитателями, как это недавно было с ней.
Да, но это всё ещё меньше, чем он заслужил за свои страдания ради неё, понесённые от рук его отца Калдана.
… снова тот сон: изголодавшаяся дворняга у пустого очага…
И всё же, этот коротышка и в самом деле был таким раздражающим, с его маниакальным, никогда не кончающимся поиском чувства собственного достоинства, настолько завязанным на её собственном неопределённом статусе, что порой она боялась, что может просто убить его своим явным провалом.
Шарканье ног и кашель заставили её повернуться. Никто не желал встречаться с ней взглядом. Она осознала, что для других Норфов Серод едва существовал, за исключением Шиповник, которая сверлила закрытую дверь тяжёлыми, зелёными глазами; кем ещё мог быть для неё сын-бастард её бывшего лорда, кроме как врагом? Остальные стыдились того, что побоялись самостоятельно войти в покои Грешана, чтобы вернуть их своему нынешнему лордану. Призрак Грешана преследовал далеко не одного бедного Харна. Грубые стены Тентира могли не впускать внутрь многие опасности, но они всё ещё удерживали внутри свои секреты, а вместе с ними порчи и болезни, которые угрожали подточить сами кости училища.
Джейм встряхнулась. Хватит понапрасну биться головами об стены. Для одного дня этих ударов и так было вполне достаточно.
— Все на выход, — сказала она, швыряя рюкзак в угол и расстёгивая куртку. — Может, для вас ещё слишком рано, но мне просто необходимо немного сна
Они друг за другом вышли, за исключением необыкновенно тихой Руты, которая осталась в роли самоназначенной личной служанки, подбирая одежду Джейм, по мере того, как та раздевалась. Она была уже голой, когда увидела на подушке записку.
Помни про равноденствие, гласила она, и на этот раз с подписью: Индекс. Вероятно, какой-то кадет Яран проскользнул сюда, чтобы оставить её, как и первую записку, в обеденном зале.
Старый летописец подразумевал ещё один ритуал мерикитов, в котором Джейм, вероятно, полагалось принять участие в качестве Любимчика (Фаворита) Земляной Женщины, но о котором она совершенно ничего не знала. Кроме того, это будет только через полсезона.
— Да пошёл ты, — Пробурчала Джейм и бросилась на едва ли не слишком мягкий соломенный тюфяк в углу, только чтобы выругаться и смести прочь шипы роз, положенных с хорошими намерениями, но в неподходящем месте.
Комната погрузилась в тишину, за исключением приглушённого голоса училища, готовящегося к ночи. Снаружи подходили к концу длинные сумерки. Последним звуком, который услышала Джейм, прежде чем её поглотил сон, был стук запираемой Рутой двери.
Глава VIII
20-й день осени
Открытую дверь зала подпирал старый, двуглавый боевой топор, передняя кромка которого, всё ещё смертоносно острая, с завыванием рассекала ветер, который порывами устремлялся мимо, в возбуждённую темноту.
Две стекольные печи должны создавать приличную тягу, подумал Торисен, приостанавливаясь на пороге и ожидая, пока его глаза адаптируются. Следом за ним внутрь прошмыгнула Уайс, сжимающая в челюстях скользкий кусок заячьих потрохов, и поскакала вверх по северо-западной винтовой лестнице. За гранью прибоя полуденного света, разливавшегося по каменному полу, на стенах волновались посмертные знамёна. Среди них стояли фигуры, неподвижные, за исключением волнующейся одежды и глаз, которые поворачивались, чтобы искоса за ним наблюдать. Одна из них была нервирующее
