– Это, мля, мы слышали! – Горобец аж подпрыгнул на табурете, стальные ножки громко клацнули по кафельному полу. – Теперь, мля, обоснуй!
Прокофьев насторожился, снял очки и отложил кроссворд. Апакидзе и Алиев тоже перестали считать мух и теперь поглядывали то на стрелка, то на оператора антенны.
– Коля, спокойно! – Я натянуто улыбнулся. – К чему эти вопли?
– Да я, Вась, спокоен. – Горобец погладил усы. – Пусть Владимир будет так любезен и пояснит, что он хотел сказать.
– Ну вот моя дочь здесь, в Симферополе, со второго класса учит украинский язык, – сказал Дорогов. – Зачем это ей надо? Не пойму. Я в свое время этот предмет не проходил, украинский понимаю, ничего сложного в нем нет, но мне хватает русского, чтобы общаться с каждым в Советском Союзе. Добавили бы лучше часов русского языка, и то больше было бы проку…
– То есть ты против, чтоб в школах преподавали украинский язык? – Горобец с вызовом поглядел на Дорогова.
– Нет, Коля, не против, – со вздохом ответил оператор антенны. – В Украине пусть преподают. А в Крыму это делать незачем.
Горобец фыркнул.
– Что плохого в том, что твой ребенок будет знать два языка? – подбросил в огонь дров Алиев, причем тоже наверняка без особого умысла.
– Украинский язык очень красив, – миролюбиво произнес Прокофьев, – напрасно ты, Володь, так говоришь.
– Мужики, я не спорю, что язык красив и что чем больше знаешь «мов», тем лучше. – Судя по лицу Дорогова, поспорить он как раз был не прочь. – И ленты с венками – красиво, и вышиванки с шароварами… Только не наше это все, не крымское. Привнесенное. – Он развернул газету, чтоб мы увидели козачка, отплясывающего гопак посреди сцены Дома культуры районного масштаба. – Может, мне не хочется, чтоб моего ребенка сызмальства заставляли любить чужой язык, чужие ленты и чужие шаровары.
– Как это – чужие? – снова вспылил Горобец. – Братец, мы живем в одной стране! И в ней – все свои! Чужих нет!
– Хорошо. – Дорогов свернул газету в трубку. – Предположим, что Турция – это одна из республик Союза.
Мужики невесело захмыкали. Ну хоть какие-никакие улыбки появились на рожах, и то хлеб.
– И вот снова представьте, Крым отдают Турции. – Дорогов с прищуром посмотрел на нас; какие были улыбки – все угасли. – А почему нет? Одна ведь страна. И в школах у нас – турецкий язык вместо украинского, учительница в чадре рассказывает, как весело и здорово живется в Турции и что детишки русские по крови – маленькие турки на турецкой земле. Что девочки тоже скоро наденут паранджу, а мальчикам… – Он покосился на Алиева и не договорил фразу.
Алиев же поймал этот взгляд и воспринял его как переданную эстафету.
– Хромая аналогия, – высказался бортинженер. – Никто в Союзе не позволит так давить на граждан, не сочиняй. И тем более как можно говорить о насильственной исламизации в стране атома, космонавтики и атеизма?
– В Союзе – быть может, – быстро согласился Дорогов. – А если Турция выйдет из состава СССР? Вместе с Крымом, само собой. Государственный строй изменится, верх возьмут консерваторы или националисты, и на этом – все, можно ставить точку. Какие права и свободы ты сможешь гарантировать двум миллионам русскоговорящих жителей Крыма? Им придется либо вести себя, подобно титульной нации, либо бежать в СССР, либо переселяться в зинданы.
– Так то – Турция! – Горобец махнул рукой туда, где, по его мнению, находилась Турция, но, по-моему, показал он в сторону дружественной Болгарии. – Капиталистическая страна, член НАТО! А то – Украина! Сравнил хрен с пальцем! Ты, Вов, думай, что несешь! А то и договориться немудрено.
– Украина – очень большая, – сказал упрямый Дорогов, – и люди, которые в ней живут, очень разные. И на уме у них не одно и то же. Вспомни, как наши отцы искореняли бандеровщину.
– Ты предполагаешь, – начал Апакидзе, осторожно поглядывая на командира, – что вот этот мрачный сценарий, при котором верх возьмут радикальные националисты, возможен когда-нибудь и на Украине?
Горобец надул щеки.
– Невозможно. Это даже не стоит обсуждать. Бред сивой кобылы. Украина никогда не выйдет из состава СССР! Никогда! – горячо проговорил он. – И никогда жители Крыма ни в чем не будут ущемлены! А такие прохвосты, как ты, – он указал пальцем на Дорогова, – которые, видите ли, не любят Украину, только провоцируют раздоры между нашими народами!
– Ребята, – Дорогов улыбнулся, – я, возможно, скажу сейчас крамольную вещь. Ну мы с вами из одного котла кашу едим, – он указал на изящный кофейник и блюдо со свежими плюшками и пирожками, поскольку закопченного котла с пригоревшей перловкой не было, – так что с вами я могу быть откровенным. Открытий я не делал, и семи пядей во лбу у меня нет, просто история учит, что любая империя – не вечна. – Он посмотрел на Апакидзе. – Пусть это будет ответом на твой вопрос, Гриша.
Я машинально потянулся к пирожку. Откусил кусочек и начал жевать, не ощущая вкуса.
– Приплыли, – просто сказал Прокофьев.
– Вов, ты понимаешь, чем чреваты такие разговорчики? – строго спросил Горобец.
Дорогов пожал плечами.
