Последний вертолет исчез за холмами. Стук его винта быстро стих. Стивен остался стоять в поле, среди засохших в грязи следов от сапог, разросшихся сорняков и брошенных тракторов. Летний ветерок пронес мимо него конфетную обертку.
Там он остановился, поднял свою камеру, прицелился в девочку и сделал несколько снимков. Если он почему-то не сможет вернуться, пусть выживут хотя бы его фотографии, пусть расскажут обо всем происшедшем. Он положил камеру на деревянную скамейку под памятником.
– С тобой все будет в порядке, – сказал он девочке, осторожно подбираясь к ней. – Стой, не двигайся. Сейчас я тебя заберу.
– Пожалуйста, не бросайте меня больше! – взмолилась девочка жалобным шепотом.
– Не брошу. – Стивен опустился перед ней на колени и вытер ей слезы. – Как тебя зовут?
– Лилли. – Ее голосок дрожал, ноги тряслись.
– Красивое имя! Значит, так, Лилли… Ты не должна двигаться, поняла?
Она кивнула.
– Говоришь, когда ты встала на землю, раздался щелчок?
– Да. Плохой щелчок, такой же убил мою маму. Папа говорил мне про них.
– Как ты здесь оказалась? Где сейчас твой отец?
– Папа – солдат.
– Он носит форму?
– Носил до смерти мамы.
– А после смерти твоей мамы?
– Папа увел меня и братьев в хижины в лесу. Там были еще солдаты.
Черт, подумал Стивен, ее отец присоединился к отряду повстанцев!
– Потом они пошли воевать с плохими людьми и не вернулись.
– Давно это было?
– Зимой. Я искала их и пришла сюда.
Стивен вспомнил последнее крупное наступление на повстанцев пять месяцев назад, до перемирия. Бой вспыхнул неподалеку от этого городка, милях в десяти, на окраине столицы. Это была окончательная схватка на залитых кровью речных берегах и на мелких островах, ночь пальбы, взрывов и обильного кровопролития. Потом он сделал много красочных фотографий – слишком красочных и откровенных, чтобы опубликовать их в законопослушной прессе, но готовность их приобрести изъявило множество интернет-сайтов. На всякий случай он той же ночью, сидя в гостиничном номере, удалил большинство фотографий из фотокамеры.
Глядя на девочку, Стивен вспоминал трупы, кровь, разрушения на берегах реки. Для этого ему даже не приходилось закрывать глаза. Кто знает, вдруг он тогда наводил объектив на ее братьев, на ее отца?
– Мама умерла вон там, – показала Лилли пальчиком. – Мы пошли на рынок, бомба в земле щелкнула, и она велела мне бежать.
– Прости, – выдавил Стивен и уперся руками в колени, чтобы справиться с головокружением и тошнотой. Здесь было удушливо жарко, на прямых солнечных лучах плавился асфальт, воздух над улицами дрожал, превращаясь в пляшущих призраков. У Стивена взмокли подмышки, участился пульс, в ушах раздавались удары – это ухало сердце, появилась дрожь в пальцах.
– Пожалуйста, помогите… – прошептала Лилли. Стивена пугало ее сходство с Ребеккой, ему приходилось следить за собой, чтобы не назвать девочку именем своей дочери. – Папа говорил мне не шевелиться, если я услышу щелчок, когда иду. Он говорил, что это поможет.
– Вот и хорошо, что ты не двигалась. Ты уверена, что был щелчок?
– Да. Как у мамы.
– Ничего, Лилли, все будет хорошо, доверься мне.
Она кивнула, веря ему, ведь детей всегда учат верить взрослым. А потом она покачнулась, веки затрепетали, глаза закатились, она раскинула руки, у нее подогнулись колени, и она стала падать.
Стивен успел ее поддержать, да так, чтобы она не перестала опираться на ноги.
Никогда еще в жизни Стивен не бывал так твердо уверен, что сейчас умрет. Если бы она перестала опираться на ноги, мина взорвалась бы и убила их обоих. Но он не позволил этому произойти. Вскоре она заморгала, открыла глаза, вздрогнула, скорчила недоуменную рожицу.
– Что случилось?.. – смущенно пролепетала она, словно очнулась после долгого сна.
– Как ты себя чувствуешь?
– Простите, – прошептала она, – мне стало нехорошо. Я очень хочу пить.
