– Да. Теперь сюда приезжают только туристы. – Он смотрит прямо на нее и добавляет: – И пилигримы.
Да, пилигримы. Сара дергается, словно лошадь, которой докучает овод. Пилигримы, у которых есть желание.
– Какие пилигримы?
Оставив ее вопрос без ответа, Терри выводит ее из крытого прохода на открытое место. Свет ослепляет, под ним все обретает резкие, рельефные очертания: карнизы, купола и башенки, галереи и украшенные тонкой резьбой стены из красного песчаника, служащие границей пустынного города императора Акбара. Огромный двор безмолвен, и это вселяет тревогу. Вокруг все замерло в неподвижности; никаких туристов, бродящих по переходам или позирующих перед пленочными «мыльницами» или цифровыми фотоаппаратами; никаких экскурсоводов, наперебой предлагающих свои услуги, никаких детей-попрошаек, улыбающихся во весь рот, или торговцев водой и сладостями. Она дотрагивается до его руки.
– Терри, а где все?
– Да какая разница? Этот город только наш! – Он смеется и сжимает в ладони ее пальцы, словно ребенок, тянущий ее поиграть. Он ведет ее по очередному проходу, над головой у нее кружевной красный песчаник. – Смотри!
Когда Терри наконец отпускает ее, она делает шаг назад, чтобы хорошо рассмотреть мужчину, который привез ее в это красивое, пустынное место: знакомое лицо, развевающиеся темные волосы – Терри как Терри; и все же она думает: «Знаю ли я тебя?» На мгновение они останавливаются и смотрят через каменную ажурную решетку на расстилающуюся за стеной пустыню.
– Все, что построил Акбар, – наше!
Во рту у нее сухо; кожа как бумага; даже глаза и те, кажется, страдают от недостатка влаги.
– Да, – отвечает она, потому что он ждет ответа.
Она еще не знает, в чем здесь подвох, но подвох есть: напряженная нетерпеливость Терри, странное чувство, что камни или что-то заключенное внутри них разговаривают с ней. Она прислушивается, но голос Терри заглушает то, что, как ей кажется, говорит с ней.
– Здесь написано, что у Акбара было пять тысяч наложниц. – Он показывает пальцем. – Я думаю, это
Он хочет.
Она встревоженно оглядывается по сторонам. «Что он может хотеть? Я даю ему все, что он хочет». Она не прочь была бы оказаться лицом к лицу с таинственной фигурой, которая шепчет, не имея голоса. Она не отказалась бы поспорить. Если бы она заметила, что кто-то следует за ними, прячась за ажурными перегородками, – живой человек, которого, кажется, слышит она одна, – она бы почувствовала себя лучше. Сейчас она спокойно встретила бы даже врага, намеревающегося ее убить. Он хотя бы человек. «С этим, – думает она, – я могу справиться». Но рядом с ней только Терри.
И она задает вопрос ему:
– Чего ты хочешь, Терри?
Но он ушел вперед и не слышит.
«Странно, – думает она. – Все так странно». И продолжает:
– Это что-то вроде жертвоприношения?
Больше. Слова вплывают ей в голову – это предостережение. Они всегда хотят больше.
– Что?
Типично для Терри: он игнорирует вопрос с помощью очередной порции сведений.
– Видишь вон то возвышение посреди воды? Там сидел Акбар, когда вершил суд вне стен дворца. Чтобы с ним поговорить, надо было пройти по тем узким мостикам. Здорово придумано, правда? – Он заглядывает в книгу, потом показывает в другую сторону. – Видишь те ступени? Иногда он сидел там, на той площадке. И играл в шахматы, используя вместо фигур своих подданных. Мы сейчас стоим на шахматной доске. – Он ведет ее к лестнице. – Видишь квадраты? – Он разворачивает ее, словно партнершу в танце. Они останавливаются и рассматривают покрытую клетками площадь. Он разворачивает ее обратно. – Он манипулировал живыми людьми, как шахматными фигурами.
Как объектами своих желаний.
Терри задумчиво заканчивает:
– И он всегда выигрывал.
«Что?» Она слышит не ветер и не голос, но что-то неслышимое и, тем не менее, желающее быть услышанным. Предостережение:
Как тобой.
«Как мной?» Если это предостережение, то чего она должна остерегаться? Они ведь обо всем договорились, разве нет? Терри все понимает и со всем согласен. Он дал обещание. Тогда что происходит? Он прется вперед как танк к какой-то неведомой ей цели, вычитывает из путеводителя описание всего, мимо чего они проходят, словно недавно окончивший институт учитель, впавший в транс от звука собственного голоса. Она пытается заставить его идти помедленнее, но мужчина, которого она вроде бы знает, отгораживается от нее книгой, отмахивается от вопросов.
Пока они идут, – кажется, что многие мили, – небо над их головой выбеливается до цвета расплавленного свинца; она устала, умирает от жажды, а