Чего он хотел? Что он хотел сказать?
«Отпусти их, Арч».
– Но они меня не отпустят, – говорю я.
Затем другой голос. Голос из сна. Детский голос: «Мертвые не преследуют живых».
– Преследуют, – говорю я. – Они преследуют меня.
Поезд гудит еще громче.
Помню, в день аварии я смотрел, как ветки деревьев царапают небо. Они были похожи на когтистые руки: земля, обдирающая небесную синеву.
Вот на что я смотрел, когда товарный поезд в сотню вагонов, который я тащил, начал, словно змея, вползать в слепой поворот, и я увидел школьный автобус, застрявший на переезде. Только что я был пьян и находился в полном согласии с этим миром, и вот я трезв как стеклышко и охвачен таким ужасом, что едва могу двигаться – мышцы под кожей будто внезапно покрылись льдом.
Подумал ли я о том, чтобы дать гудок? Не помню. Помню только, что отчаянно пытался остановить поезд. И еще помню, была холодная-холодная мысль о том, что я не успею сделать этого вовремя, не успею избежать столкновения.
О том, чтобы спрыгнуть с локомотива, я и не думал. Гордиться тут нечем, но я остался на своем месте.
Когда я задействовал тормоза, поезд уже нависал над автобусом.
Последовал оглушительный удар, затем звук рвущегося металла, вынимающий душу визг стали, а затем единственный крик, сразу же стихший, погасший, как задутая спичка. Поезд продолжал движение. Едва вздрагивая, локомотив разрезал автобус пополам. Две части длинной машины отбросило от путей, словно камни, которые кто-то столкнул с обрыва.
Когда все было кончено, я понял, чего я не сделал. Я не дал гудок.
И кто-то сейчас делает это за меня.
Тем же вечером я еду в своем пикапе к железной дороге, в Бакс-Крик, где все и произошло. На заднем сиденье лежит пакет с мукой.
Когда я туда приезжаю, там уже стоит другой автомобиль, с открытым верхом, полный подростков. Они остановились на путях, насыпали на бампер изрядное количество муки и теперь ждут. Время от времени они незаметно бросают назад пустые банки и пугают друг друга, говоря, что только что слышали какой-то звук. На меня они не обращают внимания.
Я тоже жду. Проходит час, и сумерки набрасывают на небо вуаль – редкую, темную, отливающую серебром. Чуть позже на ней проявляются эскизы звезд, пока еще настолько тусклые, что их едва видно. Отмечая время, в лесу ухает сова. Подходит минута. Последние пятна света убегают, спугнутые тенями, и в сумраке я вижу их: шесть фигур, окутанные призрачными отблесками, поднимаются из земли – медленно, настолько медленно, что кажется, их движения синхронизированы с опускающимся за горизонт солнцем.
Становится совсем темно, и я узнаю каждого из них; они стоят так, как я расставил их у себя в комнате: Майкл, Адриана, Филип, Саманта и Сьюзи. Однако Филип не похож на того энергичного спортсмена, который бежит по спортзалу в обувной коробке. У Майкла, Адрианы, Адама и Саманты усталый вид.
Дети подходят к стоящей на рельсах машине, их пальцы едва касаются бампера. Они не толкают ее, не прикладывают никаких усилий, но автомобиль – скорее всего, он на нейтральной передаче – легко скатывается с путей. Сидящие внутри подростки громко смеются. Кто-то фыркает и обрызгивает остальных пивом. Одна девушка восклицает: «Господи, боже мой! Не может быть». Крупный парень с длинными прямыми волосами выпрыгивает из машины с банкой пива в руке и бежит к заднему бамперу. «Ничего себе! Ребята, вы только гляньте!» Они высыпают из машины и смотрят на отпечатки пальцев убитых мною детей. Они не видят самих детей, которые стоят на путях и будто не знают, что им делать дальше.
Одна из них, Сьюзи, оборачивается и, кажется, видит меня. Ее лицо отливает серебром, словно луна ясной ночью. Она выглядит растерянной. Ее глаза находят мои, и я снова слышу голос. Ее голос: «Мертвые не преследуют живых».
Медленно-медленно они снова выстраиваются в линию и встают поперек путей, лицом к востоку. Они отрешенно ждут поезда, который убьет их снова. Спустя несколько мгновений я различаю дымок, тонким жгутом поднимающийся над темным лесом. Легкие заполняет резкий запах дизельного топлива. Земля под ногами начинает дрожать.
Появляется поезд, он несется вперед словно гончая, выпущенная из ада. Дети разметаны, стерты, возвращены в землю, из которой они встали… из которой они встанут ради краткой и страшной жизни и в следующую ночь, и в ночь за ней, и еще через ночь, и будет это продолжаться до тех пор…
…пока я их не отпущу.
Я еду прочь, в темный закат, и наконец понимаю. Мертвые не преследуют живых. Живые преследуют мертвых.
Я разведу костер. Пламя станет лизать подножие сосны, а дым будет подниматься к небу. Затем, по одному, я буду выносить их из дома, бросать в огонь и отворачиваться, когда они будут сгорать.
Последней я вынесу коробку Джеймса. Зажав пуговицу в кулаке, я сожгу остальное. Костер пахнёт сладковатым запахом смерти, который скоро рассеется, продержавшись всего несколько секунд, как аромат хризантем после долгого дождя.
