нецивилизованных выживших. Они говорили на языке, очень похожем на тот, которому местный лингвист Чу Хиен когда-то давно обучил жителей деревни. Они еще немного помнили тот язык и, как могли, объяснили колонистам, что деревню опустошила моровая язва и они – это все, кто остался. Они пытались рассказать, как жили до того, как на них напала болезнь, но колонисты не умели слушать ничего, кроме «Радуйся, Мария» и других своих молитв. Немного времени прошло, и эти семеро, пережившие самую страшную болезнь, какую только видела земля, были повешены.
Когда моя мать рассказывает эту историю, она говорит: «Лисы возвращаются на это место, словно воспоминания. Они суровы и безжалостны. Это железные звери».
А когда эту историю рассказывает отец, он говорит: «Лисы – воины. Они хладнокровны и очень хорошо умеют ждать».
Когда недуг поражает тебя, ты узнаешь об этом сразу же. Первые тридцать шесть часов ничего не происходит – это инкубационный период болезни, – но ты все равно знаешь. Тебя вдруг озаряет вспышка умственной ясности, понимания, кто ты есть на самом деле. Все проступки, которые ты допустил в своей жизни, выплывают из небытия и разворачиваются перед тобой, словно трехмерные фильмы, в которых ты одновременно актер и зритель. И тогда ты понимаешь, что за тобой идет смерть. И ты понимаешь, что она не будет легкой.
Ханх был хорошим мальчиком. Он был прилежным учеником, усердно работал, любил своих родителей и никогда не ленился. Если занятия в школе заканчивались пораньше, он бежал домой и готовил для родителей обед. А после того как все поели, он всегда вызывался вымыть посуду. Конечно, мать никогда не разрешала ему этого и мыла ее сама.
После обеда Ханх шел к себе в комнату и учил уроки до тех пор, пока глаза у него не вылезали из орбит. И даже после этого он занимался еще час- другой. Он не мог себе позволить терять время даром. Он был идеальным вьетнамским сыном.
Когда мой отец рассказывает эту историю, он говорит: «Болезнь наполнила этих женщин яростью столь сильной, что они смогли повлиять на закон перерождений и вернуться ради мести». Когда отец рассказывает эту историю, он говорит: «Женщины никогда не прощают поругания. Их ничем не задобришь». Невозможно подсчитать точно, говорит он мне, но эти женщины – эти лисы, – может статься, они опустошили огромное количество деревень. Непонятно, сколько именно – от деревень не оставалось ни камушка. Может, их были сотни, а то и тысячи. Одно можно сказать наверняка: лисы существуют, и они будут продолжать убивать.
А когда эту историю рассказывает мать, она говорит: «Это из-за жестокости колонистов женщины вернулись в облике лис». Она говорит: «Пока Вьетнам остается под пятой колонистов, лисы будут разрушать все, что они строят».
Мать совсем не интересуется политикой и не разбирается в ней, но когда она рассказывает эту историю, я с ней не спорю.
Когда историю рассказывает моя мать, она говорит: «Лисы нападают на поселения людей с тех пор, как во Вьетнам приплыли первые колонисты». Она говорит, что они очень методичны и идут от деревни к деревне, убивая людей и разрушая здания. Еще она говорит, что их становится больше и больше – потому что они собирают армию. Мать говорит: «Они не собираются отступать. Они никогда не остановятся».
За тридцать шесть долгих часов тебе придется заново пережить все самые болезненные эпизоды твоей жизни. В течение всего этого времени твоя память работает идеально – все цвета именно такие, как были в реальности, не забыт ни один волос, – и ты видишь себя оступающегося, ты видишь себя падающего, видишь себя страдающего, видишь себя, знающего все, что случится, и все, что уже случилось. Ты чувствуешь смятение и жалость к себе, и даже их одних хватает на то, чтобы начать умирать. Ты желаешь себе смерти, но она не придет так легко.
В этой игре семь девочек изображают из себя лис. Они окружают всех остальных. Затем, после подмигиваний, кивков и завываний, они выбирают новую лису. Они нападают на детей, хватают выбранную девочку и убивают остальных. Конечно, они не убивают нас на самом деле, но та, которую выбрали, становится нашей предводительницей на весь день. Каждая девочка хочет, чтобы именно ее выбрали лисы. Потому что это означает, что сами боги позволили ей жить.
В течение инкубационного периода болезнь заставляет тебя заново проживать свое прошлое. Ты идешь по своему прошлому, и если твое существующее в сегодняшнем дне тело, например, сталкивается со стеной, ты продолжаешь идти дальше, потому что в прошлом – то есть там, где ты в действительности сейчас находишься, – этой стены просто нет. Те, кому повезло, заходят в океан и тонут до того, как проснется настоящая боль. Но большинству не везет. Они отделываются синяками, сломанными конечностями и потерей частей тела.
Лиса – охотница. Она очень хитрая. А еще она красивая и изящная.
Один мужчина, проживая заново убийство своей жены, бросился с ножом на тридцать семь человек и убил почти половину из них. Его бы судили и повесили, если бы все не были убеждены, что это на самом деле милосердие – так быстро и легко лишить жизни этих людей.
Единственными выжившими были женщины – беременные женщины. Хотя они даже не понимали, что беременны. Болезнь сожрала некоторые важные участки их мозга. У одной женщины не было гиппокампа, у другой – всей лобной доли. Эти женщины были уже на девятом месяце и едва ходили, но не из-за тяжести живота или болей в спине, а потому, что из-за болезни их ноги так раздулись, что напоминали стебли капусты бок-чой. Недуг раскрасил их кожу фиолетовыми пятнами и прыщами, которые пухли и гноились от жары.
Это колонисты первыми поняли, что женщины на сносях. Колонисты были бесконечно мудры и тверды в своем понимании мира, и как только они поняли, что женщины беременны, то быстро пришли к выводу, что это недуг – то есть дьявол – заронил в них семя.
Но лиса может быть и чувственной. Она гибкая и ловкая, у нее гладкий, лоснящийся мех. У лисы человеческие глаза, заглянув в
