банковских карт не нашел. Все вещи из шкафов, из ящиков были выброшены и лежали неприбранной кучей. Даже постельное белье не пожалели. Один из оперов играл на нашем ноутбуке. Повезло мне: если бы его изъяли, то неизвестно, нашла бы Крася другой комп или нет. Ладно, пусть сидят, на службе как-никак, мне там делать нечего.
Я вышел в спальне. Жан с женой мирно похрапывали. Они были дополнительно усыплены Фионой. «Лизия!» – мысленно воззвал я и поставил накопители на зарядку. Еще один тест: за сколько времени зарядятся, когда не в форме пирамиды. Спящего оперативника на руках унес на кухню, поставил «полог молчания» и привязал к стулу прихваченной у Тимура бельевой веревкой. Примораживать, придавливать Жана магическим способом посчитал излишним.
Специально для ученика портальное заклинание рисовал не в астрале, а напротив собственной груди. Представил астральную метку места и активировал. В воздухе повисло сложное плетение, которое словно оплетало будущее зеркало. Две руны висели возле меня. Тимур смотрел на все это, открыв рот. Еще бы, настоящая «большая» магия! Активировал ключ. Из рюкзака выскочил толстый желто-зелено-голубой шнур, передо мной возник разноцветный вихрь, который практически мгновенно скрутился в плоскость. Накопители заметно пустели, но яркий цветастый канат, видимый, разумеется, только магическим зрением, продолжал соединять рюкзак с порталом.
– Еще немного маны уйдет во время перехода, в зависимости от массы, но это мелочи, – пояснил я так и продолжающему стоять с открытым ртом Тимуру. – Я пошел, можешь ложиться спать, – с этими словами шагнул в серебристое зеркало, кстати ничего не отражающее и не просвечивающееся.
Проснувшись, Жан судорожно подергался, оглядел веревки – и тут увидел меня. Страх прошиб его насквозь и вылез на лбу холодным потом, но он быстро справился. Решимость, самоотверженность и вера в собственную правоту сменили панику.
– Освободился, колдун, – отметил он очевидный факт. – Ничего, мы тебя достанем, – пообещал гордо и уверенно.
– Зачем ты тронул мою женщину? – произнес я раздельно. Злость, до этого морозившая иные чувства, оттаяла. Не походил Жан на злодея. Скорее, благородного Ланцелота напоминал (в исполнении неухоженного Ричарда Гира, без очков слеповато щурящегося), обманутого коварной ведьмой.
– Думаешь, я не понял, зачем ты устроил ту дуэль с «серым»? – он проигнорировал мой вопрос. – Чтобы нас запугать. Нас, чекистов. Но не на тех нарвался! Ты ничем не лучше «серых», ты даже хуже. Те доморощенные, а ты – чужой. Во всем чужой. Задавить тебя надо, пока не поздно. Запомни: рано или поздно задавим. Справились с «серыми», справимся и с тобой. Не сверкай на меня глазищами, не запугаешь! Лучше сам сдайся, а то хуже будет.
– При чем здесь Зина? – повторил как можно четче. Ну надо же – «горячее сердце – чистые руки»! И ведь своим званием «чекиста» гордится.
– Ни при чем, – он произнес это тоже четко, раздельно, искренне сожалеюще. – Ей не повезло, что встретила тебя. Но ничего с ней не случится, – «успокоил», смело выражая мне презрение. – Мы не такие изверги, в отличие от тебя, людей на пустом месте под ожоги не подводим. – Судя по ауре, он в этом сильно сомневался, но старательно убеждал себя верить в лучшее; оправдывался перед собой, цепляясь за реальные и вымышленные доводы, направленные в общем счете на пользу Отечеству.
М-да, переборщил я тогда, затягивая схватку с Вениамином, должен в этом признаться.
Я не стал спорить, указывая на логические неувязки, а протянул лучик внушения; я торопился. Взгляд Жана из стального и твердого превратился в преданный.
– Кто приказал забрать Зину?
– Лесков. Он вызвал меня и приказал доставить ее в старый хозяйственный корпус. Предупредил, что у нее защита и привести надо добровольно. Я и привез. С ней же ничего не случилось, Егор? Каюсь, обманом заманил, но я думал, что прав!..
– Кто еще участвовал в работе с ней? – прервал я его покаяние.
– Если бы я знал! – воскликнул он с досадой. – Я чувствовал, что Лесков сволочь, но думал, что так надо! Для дела надо, прости, Егор.
– Ты знал, что ее будут бить? – я напрягся.
– Подозревал. Он жесткий… людям не сочувствует, через любого готов перешагнуть, но и моя вина есть! Думал, что это меньшее зло, что Шувалов попал под твое колдовство… как я мог такое подумать! – взмолился он в приступе раскаяния. – Нет мне прощения, Егор, я не переживу! Убей меня за предательство! – с этими словами склонил повинную голову, будто под топор подставляя. – Она… жива? – спросил Жан шепотом, не поднимая головы. С надеждой спросил и с глубоким сомнением.
– Где живет Лесков?.. – процедил я сквозь зубы. В мечтах я того капитана уже бил. И мне становилось все легче и легче.
– Лесков Василий Петрович, Малая Тульская, шестнадцать, сорок пять. – ответил он монотонно и обрадованно; подняв голову и преданно заглядывая мне в глаза, предложил: – Я работал по нему однажды, могу показать незаметный подъезд…
– Достаточно… – остановил я, думая: «А вправе ли я его судить? Приговор назначать? Сам не лучше. Вон Фионой в душу лезу, как безусловная мразь Вениамин, аж самому противно. Вру напропалую, ради цели… Вот Лесков – другое де…» – вдруг до меня донесся детский голосок:
– Папа, а кто этот дядя?
На входе в кухню, возле туалета, стояла заспанная девочка в мятой пижаме. Она подслеповато щурилась на яркий свет кухонной люстры. Вдруг умильно, по-детски шумно зевнула и почмокала губками.
К ней протянулся второй фиолетовый лучик.
