раздевалки. Щеколда сломана, но никому нет до этого дела. Красть в зале нечего.
Открыв окно, Мэтт залезает внутрь, оказываясь в темной прохладной раздевалке. Надо решить, где спрятать дубинку, чтобы потом предъявить тем, кто посмеет утверждать, что он сдрейфил. Подумав немного, Мэтт открывает ближайший шкафчик и шарит рукой по дну. Деревянное днище плохо закреплено, и под ним есть дыра, куда вполне поместится дубинка.
Приладив деревянную планку на место и закрыв шкафчик, Мэтт довольно задирает голову. Это послужит его репутации, и возможно, теперь хулиганы от него отстанут.
А может, наоборот, хорошенько отмутузят, чтобы поставить на место.
Мэтт задумывается, озадаченный такой перспективой, но тут же отметает ее. Теперь уже ничего не поделаешь. Он делает шаг к окну…
…и слышит смех.
Он замирает. Зал должен быть закрыт. Кто мог сюда проникнуть?
Мэтт подкрадывается к выходу из раздевалки и выскальзывает в коридор. В потемках ничего не видно. Он осторожно нащупывает стену, чувствуя, как старая краска отслаивается под его пальцами.
Снова смех. Мэтту он не нравится. Так истерично смеются обычно хорошо знакомые ему школьные хулиганы. У двери в тренировочный зал Мэтт останавливается.
– Послушай, Джеки. Я не люблю, когда мне отказывают. Особенно когда я прошу по-хорошему.
– Это ты называешь «по-хорошему»?
Мэтт напрягается, сердце подскакивает в груди. Этот голос ему знаком.
Отец.
Мэтт заглядывает в зал. Из прожекторов над рингом в центре зала льется ослепительный свет. Все остальное во тьме. На ринге трое. Отец Мэтта на коленях, его держит здоровяк в белой футболке. Голову здоровяка венчает густая темная шевелюра – Мэтт несколько раз встречал этого типа на улице. Поговаривают, что он связан с мафией.
Третий, высокий и тощий, стоит напротив отца. При каждом движении его черные с проседью волосы мерцают на свету.
– А то. Конечно, по-хорошему. Честное слово. Лучше тебе не знать, что бывает, когда я сержусь. Слейд, ты согласен?
– Эт точно, босс.
– Вот видишь, Джеки. Местные меня уважают, и стремятся не расстраивать, – мужчина приглаживает волосы и хмурится. – А вот ты расстраиваешь.
Отец поднимает взгляд на мужчину, и Мэтт невольно отступает назад. Таким отца он не видел. В его глазах гнев. Ярость.
– Никто тебя не уважает, Риголетто, – огрызается отец. – Между уважением и страхом большая разница.
Риголетто? Мэтта обуял ужас. Это имя известно всем. Он – главный гангстер во всей Адской Кухне.
– А ты, выходит, меня не боишься? – спрашивает Риголетто. – Знаешь что? Не утруждайся с ответом. Мне плевать. Ты заблуждаешься. Страх и уважение – одно и то же.
Риголетто приседает и хватает отца за подбородок.
– Мёрдок, подумай хорошенько. Я предлагаю тебе работу.
– Не хочу я на тебя работать.
– И почему же? – Риголетто переводит взгляд на держащего отца за плечо громилу. – Слейд, тебе нравится на меня работать?
– А то, босс.
– То-то же. Я ценю своих работников. Помнишь, как вы в моем клубе трудились?
Верзила по имени Слейд ухмыляется.
– Ага. Там девочки были.
– Верно, Слейд. Много девочек.
Отец Мэтта харкает кровью на настил, а заодно и на ботинки Риголетто. Тот хмурится, достает из кармана носовой платок, вытирает кровь, и, бросив платок, поднимается.
– Мёрдок, не валяй дурака. Я тебе услугу оказываю.
– Не нужны мне твои услуги. И работа тоже. У меня уже есть одна.
Риголетто хохочет.
– Бокс, что ли? Или рестлинг? Как там тебя кличут? Сорвиголова? А этот твой красный прикид призван служить приманкой для домохозяек? Мёрдок, тебе и правда нравится так жить? Думаешь, этим можно прокормиться?
– Это честный труд.
Риголетто вздыхает.
