душистым и вкусным хлебным квасом, после чего все вернулось на круги своя, – опустевшее блюдо унесли обратно в поварню, а царевич, тихонечко отдуваясь, поудобнее устроился на своем ложе, самостоятельно перевернувшись на правый бок.
«Мм!.. Хорошо!»
За спиной еле слышно скрипнула дверь, сигнализируя тем самым о его полном (хотя и очень недолгом) одиночестве. Сиделка, привыкшая к тому, что ее подопечный всегда дремлет час-другой после своего второго обеда, иногда позволяла себе ненадолго отлучиться, даже не подозревая при этом, насколько ей признательны за такой подарок.
«Так, одеяло долой! Левая нога, правая!..»
Повинуясь молчаливым командам, ноги согнулись и разогнулись, тем самым свидетельствуя о своем полном и безоговорочном восстановлении. Худые руки дотянулись кончиками пальцев до коленных чашечек, затем немного дальше, еще чуть-чуть, затем тело крутнулось из стороны в сторону, а колени поочередно приблизились к впалой груди. Переворот на левый бок, широкий мах ногой и рукой, на правый – и то же самое, а под конец он даже попробовал отжаться. Получилось! Целый раз, хе-хе. Поправить немного растрепавшуюся постель, накинуть обратно одеяло и вытереть его уголком испарину с лица. А еще успокоить забухавшее было сердце и унять частое дыхание – как раз к тому моменту, как за спиной опять еле слышно скрипнула дверь.
«Интересно, что было бы, если бы она увидела меня пяток минут назад? Наверняка переполох получился бы знатный. А уж английский козел и вовсе бы умер от счастья и гордости – как же, его лечение помогло».
Впрочем, без лишней скромности и преувеличения – ему пока сильно везло. Выученный за прошедшую пару месяцев нехитрый распорядок собственного дня, невеликое окружение, их мелкие привычки – все это очень помогало. Как и спонтанное решение не произносить вслух ни единого слова – тем самым уберегая себя от вольной или невольной ошибки. Самым же большим подарком Дмитрий считал недавний отъезд царственного отца, общение с которым (полностью безмолвное с его стороны) хотя и принесло ему целую гору полезной информации, но вместе с тем изрядно напрягало. Кто может знать собственного сына лучше, чем родитель? Разве что мать. Но царица Анастасия вот уже второй месяц чувствовала себя не очень хорошо и решила дожидаться мужа и старшего сына в Москве – тем более что ее внимания требовали еще два сына и дочка.
«Знать бы еще, какой год на дворе, – вообще было бы прекрасно. Хотя… Все равно не пойму: куда меня занесло?»
В свое время, пытаясь понять хоть что-то из своих волшебных снов, он перерыл немало исторической литературы. Того же Карамзина с его «Историей государства Российского» он прочитал как минимум три раза, да и остальных авторов не забывал. Надоедал ученым-историкам, фактически стал внештатным сотрудником сразу двух музеев; но все, что смог определить, – это примерное время, в котором жил его малыш. От второй половины пятнадцатого до середины шестнадцатого века от Рождества Христова – и на этом все его успехи закончились. Ни семьи, ни хотя бы примерного титулования и положения, ни места проживания определить не получалось, ну никак! А ведь были же у него подозрения на первого сына Ивана Грозного, были!!! Только все перебивал один-единственный твердокаменный факт: царевич Дмитрий умер, не прожив и полугода. Похоже, что врали. Потому как он и есть тот самый царевич Дмитрий! У коего, ко всему, еще имеется трехлетняя сестра Евдокия. Которая, если верить прочитанным историческим трудам, тоже должна была умереть два года назад, – но, по всему видать, передумала.
«Вернее, вспоминая опыт и квалификацию придворных ветеринаров, – выжила, причем вопреки всем их стараниям. Наверняка ее, так же как и меня, и пилюльками травили, и кровь пускали, и целебной микстуркой пользовали. Ненавижу!»
Вспышка злобы была такой сильной, что отозвалась в средоточии, заставив последнее чуть потемнеть и ощетиниться иголками мучительно горячих разрядов.
«Как больно!..»
Суматошно затрепыхалось сердце, нервно дернулись и застыли губы, а острые зубы до крови впились в собственную ладонь, помогая разуму прийти в себя. Мгновение, другое, третье… Дыхание постепенно выровнялось, а строптивое средоточие вновь покорилось юному хозяину. До следующего раза.
«Больно. И странно. Нет, я до этого-то особым человеколюбием не страдал, но так ненавидеть, так жарко и зримо желать чьей-то смерти?.. Похоже, чем дальше, тем сильнее меняюсь. Хм… А может, все гораздо проще, чем я себе представляю? Если у меня так ничего и не получилось, и все, что меня окружает, – всего лишь затянувшаяся агония разума и тела?»
За спиной тихо прошуршали шаги, затем донеслось слабое позвякиванье и тонкий запах масла, доливаемого в маленькую лампадку, подвешенную на тоненькой цепочке к полке с потемневшими от времени иконами. Еле слышное журчание, приглушенный стук – и у изголовья его ложа поставили расписную деревянную плошку с медовым квасом. Звонко лязгнула крышка сундука, зашуршала расстилаемая на широкой лавке постель и снимаемая одежда, а потом короткий и сильный выдох погасил одинокий огонек свечи. Неясный шепот в темноте светлицы, в котором при желании можно было разобрать короткую молитву, сладкий зевок, еще один – и ровное дыхание на самом пределе слышимости…
Дмитрий протянул руку, не глядя подхватил плошку и пару раз мелко глотнул, наслаждаясь невозможно вкусным напитком. Чуть шевельнул ногой, изменяя положение тела, до половины скинул с себя меховое одеяльце – легкое и мягкое, но притом до ужаса теплое.
«Что-то уж больно реалистичные видения получаются!..»
Стараясь отвлечься от неприятных мыслей и предположений, а еще – неуверенности в завтрашнем дне, он занялся привычным делом. Тем более что
