— И что же с ним? — Анна удивилась. Она подошла к шкафу, открыла дверцу и заглянула внутрь. Там было почти пусто. На вешалке висела старая, годов восьмидесятых, вареная джинсовая куртка.
Константин прикрыл глаза и втянул воздух сквозь сжатые зубы. Его рука поднялась и закрыла лицо.
— Да, — глухо сказал он, — она стояла так. Она стояла здесь. Потом был резкий испуг. Сердце вздрогнуло. Потом — удар. Сердце остановилось. Острое… Нож. Кажется, нож. И… обмякла вот так вот, упала… Вы простите: не могу больше, не могу…
Константин плакал.
— Понятия не имею, о чем вы говорите, — сухо сказала Анна и отстранилась.
Полине захотелось разгадки. Она смотрела, как камера, подрагивая, следует за Константином, а он идет, опустив голову, то ли переживая поражение, то ли под впечатлением застигнувшего его видения. Другая камера показала, как из толпы на помосте вышел мужчина — очень похожий на Константина, такого же возраста, такой же комплекции, только короткостриженый. Он спустился по лестнице вниз, вытирая ладонью текущие по Щекам слезы, взял Константина за локоть и повел дальше от камер. Оператор какое-то время шел вслед за ними, потом отстал и показывал мужчин уже издалека: они стояли за фанерным щитом декорации и шептали, склонив друг к другу головы. Все было слышно: Константин забыл, что на нем остался включенный радиомикрофон.
Полина не смогла дослушать: из кабинета вышел доктор Рыбин, забрал недовольную ожидающую и ушел, а Полина осталась выписывать счет за лечение молодому парню с невнятной от заморозки дикцией.
За серым свитером парня на широком плоском экране двухмерная Анна стояла посреди толпы растерянных зрителей, качала головой и говорила:
— Вы только подумайте! Как неожиданно! Кто бы мог подумать! У меня просто мороз по коже… Такого просто не бывает, просто не бывает…
Они сочувственно кивали, и глаза их блестели от возбуждения, как блестели бы у каждого, кто стал свидетелем чуда.
Съемка длиной в десять часов была окончена, Настя сидела перед монитором и массировала веки, уже не думая о том, чтобы беречь макияж. У нее устали глаза, серый туман обволакивал предметы, в нем вспыхивали золотистые звездочки. Вспышки сопровождались короткими очередями острой головной боли. Но кроме того Настя пыталась остановить слезы. Она не понимала, почему хочет плакать. Думала, это проснулась вдруг сентиментальность от того, что Константин блестяще сыграл свою роль.
История с убийством в шкафу понравилась ей сразу, как только Маша ее рассказала. Редакторов своих Настя любила — они всегда находили в куче мусора что-то интересное, и Маша была из лучших. Настя могла представить себе, как осторожно обрабатывала она владельца шкафа, когда поняла, что ему есть что рассказать. Наверняка она начала так:
— Здравствуйте, Игорь, почему вы решили принять участие в нашей программе?
А Игорь, скорее всего, пожал плечами, избегая смотреть ей в глаза.
— Ну хорошо, — тут Маша улыбнулась, слегка подалась вперед и грудью навалилась на разделявший их стол, — расскажите немного о вашем шкафе. У него есть какая-то история?
Игорь молчал и даже немного отвернулся в сторону. Маша замерла, боясь спугнуть.
— Я выкинуть его хочу, но не могу, — сказал наконец Игорь. — Думаю, хоть бы потерялся тут, у вас. Или разбился бы при перевозке.
— Почему же? — осторожно шепнула Маша. — Что с этим шкафом?
— В нем мама моя умерла. — Игорь помолчал немного и продолжил: — Грабитель убил. Залез в квартиру, стал рыться в вещах. Не много забрал, даже деньги не все успел найти, хотя она их особо и не прятала. И тут она вернулась. Он залез в шкаф, надеялся, что не заметит, а она как раз к шкафу пошла. Открыла дверцу, и тут он… И она… И прямо в шкаф упала. Там ее нашли. В шкафу.
Маша опять не сказала ни слова, намеренно не сказала, чтобы Игорь запомнил об этом разговоре как можно меньше и думал, что не сообщил ей никаких подробностей. Потом стала копать, задействовала связи с журналистами криминальной хроники и с полицией, осторожно поговорила с соседями. После написала Константину текст.
Настя пересмотрела разговор Константина и Игоря. Две фигуры смутно темнели за декорациями, куда не проникал свет прожекторов со съемочной площадки.
Настя нервничала, пытаясь понять, не испортили ли сюжет при съемке. Она знала, что правдивая история, пропущенная через экран, выглядит неправдоподобно, а талантливо сделанная ложь, напротив, приобретает звучную убедительность правды.
— …вижу, дверь открывается… — шептал владельцу Шкафа Константин. Благодаря шепоту интонации сглаживались и фальши почти не было слышно. — Потом — Раз, раз… Будто две молнии. Сталью, серебром сверкнуло… Кровь… Падение… Мягкое. На одежду — и вниз. Еще страх вижу.
— У мамы? — хрипло спросил Игорь.
— Нет, — ответил Константин, его голос был мягок. — Она не успела понять, что произошло. Грабитель испугался. Вылетел из квартиры. Потом ярость… Ваша ярость. Та отметина на шкафу — это же вы. Вы хотели уничтожить его, но потом рука не поднялась…
— Не поднялась. Шкаф был ей дорог.
