перетянуты ярко-синей лентой, она смотрит вперед, сосредоточенно и внимательно, вглядывается в горизонт. Я любуюсь ее выступающими скулами, слегка раскосыми янтарными глазами.
– Вот бы идти так целую вечность!
Кристина кивает.
– Да, но скоро пойдет дождь.
– Пусть, пусть прольется вода! Пусть вымочит нас до нитки!
– Ты чего такой?
– Какой?
Она пытается подобрать слово и не может, в итоге машет рукой, сдавшись.
Мы идем, взявшись за руки, два корабля в желтом море, нашедшие друг друга и больше не желающие расставаться ни на секунду. Два островка счастья и надежды.
– Мы ведь больше никогда не потеряем друг друга? – Кристина с надеждой заглядывает в мои глаза.
Крепче стискиваю ее ладонь.
– Я бы этого не хотел.
Немного помолчав, спрашиваю:
– Помнишь, я как-то рассказывал тебе одну теорию?
– Какую именно?
– Про информационное поле. Будто люди – это что-то вроде компьютеров, а наше сознание – это бессмертная программа, часть этого поля. Если следовать этой теории, то мы никогда и не расставались.
– Не умничай, ты знаешь, о чем я.
Я улыбаюсь. На небритую щеку падает первая тяжелая капля.
– Красиво здесь, – я в очередной раз оглядываю пейзаж.
– И на душе спокойно, – добавляет она.
Мы бредем долго. Дождь все никак не начнется, лишь редкие прохладные капли падают на плечи и макушку. Холмы остались позади, их пологие склоны, покрытые редкой травой, не стали препятствием на нашем пути. За ними взгляду открывается извилистая река, петляющая в степи, словно змейка, спасающаяся бегством от птиц. Ноги – все в пыли, но это не та пыль, которой нужно опасаться. В ней не таится ничего дурного, ею можно дышать без риска для жизни. Здесь все по-другому, все не так, как было раньше.
Память воскрешает образы. Серьезный Мишка, потерявший практически все, но не опустивший руки, спасающий абсолютно незнакомых ему людей; школьный товарищ Антон с растерянным лицом; честный мужик Лёша, предводитель Сынов Сопротивления; многочисленные бойцы Республики, «Атоммаша», калужцы и прочие. Они все должны быть где-то здесь, по другую сторону. Как я и Кристина. Успокоившиеся, наслаждающиеся безмятежностью, никуда не спешащие, ни от кого не убегающие. Так и должно быть.
Мы спускаемся к реке, идем вдоль ее русла. В мутно-зеленой воде плавают водоросли, расходятся круги от взмахнувших хвостом рыб, кое-где из воды торчит редкий камыш. По песчаному берегу идти легко, а сзади, на влажном песке, тянется цепочка наших следов.
На берегу, среди длинных острых стеблей осоки, прячется Аксинья. Притаилась на одиноком камне, застыла в ожидании. Она провожает нас долгим томительным взглядом, пряча за спину букет уже увядших багряно-черных тюльпанов. Улыбается, только вот глаза у нее недобрые, ледяные. Но у ведьмы уже нет былой власти, и я буквально чувствую ее злобу, не нашедшую выхода. Она бессильно следит за нами, пока мы не скрываемся за поворотом резко вильнувшей в сторону реки.
А мы идем и идем все дальше. Туда, где солнце выглянет из-за туч и подарит нам свое тепло, где нас встретит пламенеющий закат. По воспоминаниям – навстречу покою.
Вместо эпилога
Когда смотришь на дорогу, кажется, что она бесконечна, но это не так. У всего в жизни есть начало и конец. Мой конец, видимо, еще не пришел. Может быть кто-то наверху бережет меня, и я должен выполнить какую-то цель. Я почти умер, почти растворился в вечности, видел безмятежные сны. Но суровая реальность выдернула меня обратно.
Меня так и нашли на мостовой – истекающего кровью, в беспамятстве, придавленного мертвым главарем рейдеров. Жизнь едва теплилась в моем истерзанном и уставшем теле. Как странно, что меня не добили на месте и не присвоили байк с личными вещами. Я представляю себя на месте своих спасителей: что бы сделал я сам, увидев полумертвого мужчину? Допускаю мысль, что оборвал бы его страдания, и обобрать не побрезговал. А эти сталкеры притащили беспамятного чужака на станцию Текстильщики, где местные знахари помогли ему выкарабкаться.
Провалялся я у них больше недели, меня подлатали, почти вернули первоначальный вид. Что с того, что появилась пара новых рубцов на теле?
