Окраина

участку.

Banya.

Адам знал, что ему придется пробежать мимо нее, и знал, что увидит ее в сумерках заканчивающегося дня, но не позволял себе думать об этом, концентрируясь вместо этого на необходимости как можно скорее попасть домой.

Теперь же, когда его путь пролегал между метелками фукьерий и громадными булыжниками, он не мог избавиться от этих мыслей.

И неожиданно он ее увидел.

Адам приближался к строению сзади, оттуда, куда еще никогда не ходил, и видел ее под тем углом, под которым никогда не видел прежде. Как он и ожидал, banya стояла в тени, рядом с руинами дома, тогда как верхушки деревьев над ней были все еще освещены солнцем.

Он подумал, что внутри ее должно быть уже темно, как ночью.

Стена прямо перед ним была стеной, противоположной входу, как раз той, на которой была тень, и Адам постарался увеличить скорость и не смотреть в ее сторону, чувствуя, как все внутри у него заледенело.

Однако он не смог не посмотреть на нее.

Banya стояла, и в ее дверном проеме была тьма.

Она ждала.

Дрожа от страха, мальчик пролетел мимо нее и пересек громадный двор, направляясь прямо к дому. Бабуня на кухне резала овощи, и, когда он вошел через черный ход, они обменялись взглядами. Через окно она видела, откуда появился Адам, но, хотя на ее лице было написано осуждение, она не сказала ни слова. Он знал, что она чувствует себя виноватой, потому что не благословила banya, прежде чем войти туда, и ничего не предприняла, чтобы освободить ее от злых духов, и теперь считала себя ответственной за то, что banya была такой, какой она была.

Адам не раз говорил сам себе, что ни во что это он не верит. А вот Бабуня верила, и это ужасало его. И в то же время это делало все происходящее более серьезным в его глазах, и его пробег мимо banya казался ему уже не игрой, а зловещим происшествием.

– Я туда не заходил, – сказал он в ответ на взгляд Бабуни. – Я просто вернулся той дорогой. Срезал угол.

Бабуня ничего не сказала и продолжила резать овощи.

Адам прошел в гостиную, где Тео смотрела телевизор, лежа на полу. На ковре перед нею лежала открытая книжка. Родителей не было, и он был этому очень рад. Они не видели, как он вошел, и это, вероятно, спасет его от лишения прогулок.

Бросившись на пол рядом с Тео, он толкнул ее локтем. Она вскрикнула и ударила его.

Адам бросил взгляд на ее книжку. «Волшебные сказки Ширли Темпл»[27]. Вначале книга принадлежала его маме, потом перешла к Саше, от нее к нему, а потом уже к Тео. Он помнил, что в середине книги был рисунок на две страницы, на котором был изображен Румпельштильцхен, карлик-шут с коварным и злым лицом. Адаму пришло в голову, что именно так должен выглядеть Dedushka Domovedushka.

В ту ночь Румпельштильцхен приснился ему. Это был первый кошмар, который приснился ему в новом доме. В этом кошмаре голый карлик сидел в banya в облаке пара, а тень возвышалась над ним. Карлик бил себя ветками деревьев и скалился.

Глава 4

I

Грегори вместе с матерью шел к молоканскому молельному дому.

Она ждала этого с самого первого дня, когда они приехали, но все складывалось настолько хаотично, они настолько были заняты распаковкой вещей, расстановкой мебели и приведением хоть в какой-то порядок давно заброшенного двора, что у сына физически не было времени привезти ее сюда.

Однако сегодня она это потребовала, и ему пришлось подчиниться – и вот теперь они вдвоем стояли на грунтовой парковке перед молельным домом. Мать тяжело опиралась на его руку. Грегори хотел подвезти ее прямо к входу, но она настояла на том, чтобы пройти весь путь пешком, прямо как в старые добрые времена. И хотя им потребовалось больше сорока минут, чтобы добраться сюда, делая по дороге частые остановки для отдыха, наконец-то они были здесь.

Грегори посмотрел на окружающие его здания: на галантерейный магазин, с которого начинался целый квартал других магазинчиков и контор с левой стороны от церкви, и на отделанный деревом дом справа, который сейчас превратили в ясли. Потом, когда они подошли ближе, он посмотрел на сам молельный дом. Грегори думал, что лучше помнит это место – в конце концов, его семья провела здесь немало времени, – но скорее всего он давно постарался все это забыть. Дом не показался ему более знакомым, чем шахтоуправление или здание муниципалитета, или любое другое здание, которое он видел, будучи ребенком, но к которому не имел прямого отношения. Конечно, он узнал его, но это было беспристрастное, равнодушное узнавание, которое противоречило тем личным отношениям, сложившимся у него с этим зданием.

Поднявшись по трем невысоким ступеням, они вошли внутрь. Как и молельный дом в Восточном Лос-Анджелесе, здание было очень простым. Деревянное строение с одним большим залом и крохотной кухонькой, притулившейся рядом. Около одной из стен были сложены скамейки, и какой-то старик с белой бородой до пояса подметал деревянный пол.