– Абели? – слабым голосом удивился он, приходя в себя.
– Да, любимый, пойдем отсюда. Найдем занятие получше этого чертового колеса, – я подставила Этьену плечо, помогая встать на ноги.
И тут чернокнижник расхохотался безумным смехом. Подняв глаза, я оторопела. Из Сены громадными комьями вздыбился чернильный мрак. Сверкнули плотоядно красные зрачки, и водный демон, сгущаясь, обрел форму ящера. Грузная туша цвета болотной грязи вылезла на берег и направилась к нам, подминая по себя пушки.
– Что, предатели, думали жить долго и счастливо? Не выйдет! – тихо сказал чернокнижник.
Я сглотнула. Мое тело уже дрожало от переизбытка жара. Но я была полна решимости. Сгорю, но не подпущу к Этьену демона.
– Ну все, вы меня взбесили! Подпалю вашу лягушку, – рявкнула я лекарю, – а потом и вас!
Ящер топнул перепончатой лапой, брызнув во все стороны грязью, и площадь задрожала. Чернокнижник выхватил шпагу и попробовал проткнуть меня сквозь защиту. Раздался глухой удар, и чернокнижник без сознания рухнул на колесо. За ним стоял Этьен с палкой в руках.
– Иногда помогает совсем простая магия, – пожал плечами он.
На помост взобралась Клементина и, поморщившись, всмотрелась в алчного демона:
– Лопни мои глаза, снова, гад, по нашу душу! Ан, поперхнется.
Она сплюнула, потерла руки. Я выдохнула, пытаясь сконцентрировать огонь, Этьен взял меня за руку, и я почувствовала, как сила удвоилась. Сверкая красными зрачками, ящер распахнул смрадную пасть перед эшафотом и… исчез с яркой вспышкой.
Этьен почесал нос:
– Спух, однако.
Клементина засуетилась:
– И нам пора. Эй, Тити, не смотри так на меня! У тебя самая молодая и красивая пра-пра-черт знает сколько раз прабабушка. Гордись!
Мы бросились к арке в ратуше, и вдруг из-за какой-то потайной дверцы нам навстречу выскочил Огюстен:
– Живы! Боже! Счастье какое! Что творится! Париж сошел с ума! Пойдемте, здесь есть потайной ход… – и тут он увидел застывшую под белым налетом людскую массу: – Ой.
– Да вот, – сказала Клементина. – Прибраться надо бы.
Она отерла ладони о юбку и, поднеся к губам изумруд, выдохнула на него один раз, и еще, и еще. Белая изморозь таяла быстро. Народ зашевелился, оторопело осматриваясь и охая. Совсем не кровожадный, а жалкий и растерянный… И вдруг с эшафота донесся короткий вскрик ужаса и хруст размозженного черепа чернокнижника. Размороженный палач доделал начатое.
– Готов. Не рой другому яму, – заметила Клементина. – Ты б, Тити, одним ударом не отделался, – вздохнула: – Эх, шуму наделали… Формула забвения была бы очень кстати.
– Думал, ты не вспомнишь, – с обиженным видом вышел из тайного хода граф Салтыков, постукивая по брусчатке модной тростью с бриллиантами на набалдашнике.
– Ах, Лоло, ты здесь, мой котенок, – сладко пропела Клементина и с кокетливым лукавством посмотрела на него: – А что ты сделал с водным демоном? Он так мило схлопнулся…
– Исполнил закон бытия, – строго ответил он, – в отличие от вас, мадам ведьма.
– О, Лоло, ты такой умный, ну ты же знаешь мои недостатки, – невинно взглянула на него Клементина.
– Мы еще поговорим об этом. А теперь, все прочь. Иначе формула забвения сотрет и вашу память.
– Что такое? В чем дело, Абели? На кого ты похожа? Почему ты такая грязная и в рваной юбке? – встретила меня возмущенными воплями графиня де Клермон. – Кто эти люди? Почему молодой человек голый?! Куда вы идете?!
Я еле держалась на ногах от усталости, но была счастлива. Этьен спасен. Я жива. Со мной Огюстен и Клементина. Милый толстяк Франческо Прокопио доставил нас к особняку на своей карете и пригласил устроить свадьбу в его ресторане. Благодаря секретной формуле алхимика, как пояснила мадам Тэйра, ни одна живая душа не вспомнит, что произошло на Гревской площади. По бумагам к казни был приговорен Годфруа. И пусть не колесованием, но одним ударом молота по голове Годфруа был казнен. Новичок палач Сибо – не мастер своего дела, увы. Казненному не двадцать лет, а сорок? Что ж, следствие вели поспешно, грефье был пьян и ошибся. Такое случается.
Я была счастливой обладательницей дара, который не отдам теперь ни за что. Господь дал, Господь забрал и снова вернул. Не важно, чьими руками. Но теперь я знаю всю ценность этого щедрого подарка. Знаю, что за щедрость отплачу ему сторицей. Отплачу людям. Хочу этого!
Мы поехали в объезд к Королевской площади, и к Этьену силы возвращались прямо на глазах. Мы держались за руки, и делились друг с другом теплом и искристо-белым светом. А каково же было мое удивление, когда Этьен поцеловал мою ладонь и свезенная кожа затянулась! К нему тоже вернулся дар! Мир лишился одного лекаря, но получит двоих взамен. Такова наша с Этьеном стезя, и нельзя от нее отказываться. В этом – божественное равновесие.
