И наша странная процессия направилась вверх по улице.
Я не могла понять, почему огромный блондин тащится за мной, как покорный ослик, и что вообще происходит, но видом своего удивления не выдавала. Эдак еще опомнится верзила, сбросит Этьена на булыжники, а я уж точно этого несчастного наглеца не дотащу. Пока же напрашивался вывод, что великан по сравнению с другими посетителями ресторации – самый восприимчивый или, наоборот, самый заторможенный. Но волновал он меня меньше всего.
Я оборачивалась то и дело, и, глядя, как безжизненно свисают голова и руки моего обидчика, отнюдь не чувствовала радости за то, что отомщена. Сердце сжималось. Я не улавливала чужой боли сейчас, оставаясь под воздействием утренней иглы, которую привычно вколол мне между бровями мсьё. Но в душе было так скверно, что и не передать.
Пока мы шли, я мысленно смирилась с тем, что лекарь отправит меня ко всем чертям. Поделом.
Себастьен вытаращился на нас, когда мы вошли в ворота.
– Мсьё Годфруа у себя?
– В кабинете был.
– Сюда, – поманила я пальцем великана.
Через пару минут он уже свалил на кушетку тело Этьена.
Не разглядев ещё лица раненого, мсьё Годфруа пробормотал, кивая на великана:
– Ничего себе улов. Без добычи не ходишь? – но тут же я вздрогнула от вскрика: – Этьен! Чёрт возьми! Жив?! Кто его так?!
Лекарь склонился над сыном, пытаясь нащупать пульс. Видимо, нащупал – облегчение мелькнуло на лице мсьё Годфруа, но оно тут же снова стало суровым.
– Кто это сделал, я спрашиваю?! Онемела, Абели Мадлен?
Не зная, что сказать, я развела руками, запнулась и брякнула:
– Я…
– Как это ты? У тебя что, баллиста в юбках запрятана или палица в переднике?
– Ну… не своими руками, мсьё, так… вышло… Я не хотела…
Лекарь всмотрелся в ещё остекленевшие глаза белокурого великана и зло сплюнул на пол.
– Потом разберёмся. Голема своего вон выстави. Или нет… пусть воды принесёт. Ведро. Лучше два. И Женевьеву сюда зови. Чего застыла, как соляной столб? Марш, я сказал! – прорычал мсьё Годфруа.
С воплем «Женевьева-Женевьева, сюда!» я бросилась по коридорам и к колодцу. Великан – за мной.
Служанка как сквозь землю провалилась.
Мы вернулись в кабинет, великан со стуком поставил ведра на каменный пол, расплескав. И я махнула на него:
– Всё, спасибо. Идите, идите домой!
Блондин вышел за дверь, а я обратилась, переводя дыхание, к лекарю:
– Нет Женевьевы. Давайте я сделаю, что смогу.
– Наделала уже! – рявкнул лекарь, разрезая рубаху на сыне.
У меня внутри похолодело: помимо синяков и ссадин на обнаженном мускулистом торсе юноши сочились кровью несколько колотых ран.
– Проклятье! – Лекарь сунул мне в руку бинты и показал: – Держи тут и тут. Крепко дави. Надо остановить кровотечение. Да не трясись, чёрт тебя побери!
Ледяными пальцами я прижала к плечу и боку Этьена серую ткань, и она быстро стала напитываться алым. Под моей ладонью стало горячо и влажно. Я сглотнула и прижала сильнее, пытаясь сдержать кровь. Лекарь сосредоточенно обрабатывал другие раны и перевязывал их. Потом оттолкнул меня и занялся этими.
– Вон чистая тряпка. Смой кровь с его лица.
Я дрожащими руками принялась это делать – красавца Этьена было не узнать под распухшей, разбитой маской. Я решилась спросить:
– У вас есть здесь алкоголь?
– Зачем тебе? – не понял лекарь. – А-а, нет, не стоит.
– Но я же могу…
Лекарь поднял на меня чёрные глаза, в них сверкала такая же мстительная злость, какую я видела у Этьена:
– Смертельных ран нет. Отлежится. Может, поумнеет.
Мне было не понять, видимо, ни отца, ни сына. Я снова со страхом глянула на почти голого, беспомощного Этьена и закусила губу. Моё мнение тут не требуется.
