– Нет. Что с ней? – кивнула я не спящую. – Умирает?
– Вот ещё, – сердито крякнула Женевьева, подтирая пол, – завтра домой пойдёт. Потащила, дурёха, бочку с лягушками на рыночную площадь, да в обморок грохнулась. Будто не знала, что на сносях. Кровотечение началось, насилу остановили.
– А ребёночек?
– Что ребёночек? Раньше надо было думать. Мсьё Годфруа всё что мог сделал. Отлежится и домой пойдёт.
Женевьева выжала кровавую юшку в лохань.
– Идите, мадемуазель, ещё успеете насмотреться.
Я почувствовала, что меня вот-вот стошнит. В коридоре я увидела как спасение выход во двор. Где-то кто-то кричал и ссорился, но мне было всё равно. Здесь в саду пышно цвела сирень, фыркала лошадь незнакомца, которую поглаживал по холке Себастьен. Он подмигнул мне. Я выдохнула и направилась к нему – может, хоть с привратником удастся поболтать, как с человеком.
Едва я приблизилась к Себастьену, с парадного крыльца выбежал тот самый незнакомец. На бегу он нахлобучил шляпу и, обернувшись к дому, кому-то погрозил кулаком. Лицо шевалье было искажено яростью. Наши глаза встретились. От неловкости я попыталась робко улыбнуться. Увы, он даже в гневе был красив. Чересчур.
Взглянув на меня снова, он презрительно сощурился и громко крикнул в сторону крыльца:
– Чёртов извращенец! Ещё запах одной не выветрился, а он уже поселил у себя новую шлюху!
Я потеряла дар речи от возмущения:
– Да… Да… как вы… смеете…
Шевалье злобно зыркнул на меня и, выхватив из рук Себастьена поводья, вспрыгнул в седло. В считаные секунды молодой человек пришпорил коня и выехал в поспешно распахнутую Себастьеном створку ворот. Я посмотрела на крыльцо – там стоял мсьё Годфруа с холодной усмешкой на лице.
Глава 4
– Глупый щенок, – негромко, будто бы и не мне, сказал лекарь. – Наслушался бредней и повизгивает.
Слёзы предательски защипали в глазах, и я стиснула зубы, чтобы не разреветься у всех на виду. Обидно! Несправедливо! Ладно услышать оскорбления от злобного плешивого лавочника, но от дворянина, едва увидевшего меня! За что? Неужели я, правда, похожа на?.. О, нет, Святая Клотильда! Убежать бы, спрятаться от всех, как мышь, куда-нибудь в подпол. Но я заставила себя сделать реверанс мсьё и с высоко поднятой головой пошла к двери возле кухни.
Мсьё Годфруа нагнал меня.
– Вы хорошо держитесь, Абели.
– Благодарю.
– В работе это вам пригодится, пациенты бывают весьма взбалмошными, особенно богатые.
«И зачем он пошёл за мной? А вдруг здесь и, правда, нечисто? Будет рассказывать, что не такой? Я же в его власти…» – зароились тревожные мысли в моей голове, слёзы высохли сами собой, и стало страшно. На ночь запрусь обязательно, и стулом дверь подопру… Или сундуком.
Но мсьё Годфруа как ни в чём не бывало сказал:
– А вы правы, дело к ночи. И в этот час все дороги ведут куда? – он сделал многозначительную паузу, во время которой у меня внутри всё оборвалось, и добавил: – В кухню.
Лекарь одёрнул сюртук и, пропустив меня вперёд, как равную, указал на большой деревянный стол посреди просторной комнаты.
– Прошу, мадемуазель.
Окна кухни были распахнуты, шкафы и шкафчики, наполненные посудой и утварью, подпирали подкопчённые стены. Живописными красными гроздьями свисала с потолка паприка, тянулись к полу сетки с коричневатыми луковицами, трепетали на сквозняке нити сушёных грибов и гирлянды развешенных от угла до угла пучков трав. Пронзённая вертелом упитанная курица, уже подрумяненная местами, испускала в пламя капли жира. Тот с шипением падал на камни и испарялся. Я вспомнила, что только в полдень подкрепилась овсяной лепёшкой.
Краснощёкая женщина средних лет отвлеклась от стряпни и бросилась нам навстречу. Несмотря на длинный нос и некую угловатость, она показалась мне симпатичной.
– Мсьё тут кушать изволите, как обычно?
– Да, Софи. Накрывай.
Кухарка разулыбалась и хозяину, и мне, развела приветливо руками:
