— Странные вещи иногда происходят! — говорил он, почти не глядя на Семенову. — Резцы с отрицательным углом атаки — явление очень известное… А представьте себе, начал я сегодня думать и пришел к заключению, что если снабдить их дополнительными лопастями…
Дальше следовало подробное объяснение.
— Петр Антонович! Ведь это обстоятельство можно использовать и в машине Крымова! — проговорила Зоя Владимировна, взглянув на Трубнина.
— В машине Крымова? Да, да… Я уже думал. Кстати, я только что был у него! Я же непосредственный начальник Олега Николаевича, и должен был осведомиться о состоянии его здоровья! Он ведь не приходил на работу.
— Ну, и как он себя чувствует?
— По-моему, неплохо. Мы с ним подробно поговорили относительно резцов с отрицательным углом атаки. Я ему высказал свои соображения…
— Этим вопросом Крымову придется заниматься при постройке шахтного бура?
— Нет, что вы! — удивился Петр Антонович. — Крымов у меня на совершенно другом участке и к резцам никакого отношения не имеет.
— Все ясно! — радостно произнесла Семенова. — Я с вами прощусь и побегу. У меня срочное дело.
Трубнин с недоумением посмотрел вслед Зое Владимировне, не поняв, чему она так обрадовалась.
Вскоре работу Крымова прервал Костя Уточкин, появившийся в комнате со своей неразлучной собакой.
Он расположился, как дома, не обращая внимания на недовольство хозяина.
— Я работаю… — попробовал было объяснить Олег Николаевич.
— Знаю! — весело воскликнул Костя. — И обед пропустили… Все знаю. Сейчас и обед и ужин сюда принесут сразу.
— Зачем? Я не просил.
— Нельзя, Олег Николаевич! По фронтовому уставу не положено… Регулярное принятие пищи есть одно из основных условий поддержания боеспособности, шутил Уточкин.
— А если боец попал на вражескую территорию?
— Это другое дело. А тут кругом наши…
— Не все, Костя…
— Не вижу противника.
— Вы не видите, а я вижу, — ответил Крымов, думая о том, что избавиться от Кости ему уже не удастся.
Этот добродушный и немного забавный юноша был в институте первым человеком, к которому он почувствовал расположение. Олегу Николаевичу захотелось поговорить с ним откровенно.
— Директор, неизвестно почему, отнесся к моему проекту очень холодно, начал он.
— Неверно…
— Мой непосредственный начальник инженер Трубнин проявляет к нему полное равнодушие.
— Это еще неизвестно…
— Единственный человек, который меня понял, — инженер Цесарский.
— Опять неверно…
— Это почему же?
— Цесарский ко всему относится с восторгом…
В дверь постучали, и в комнату, извиняясь на все лады, вошел конструктор Катушкин.
— Олег Николаевич! Простите меня, что вошел к вам без спроса, — говорил он, отмахиваясь шляпой от радостно встречавшей его собаки. — Ваше выступление вчера произвело на всех сильное впечатление… Это так замечательно! Можно присесть?
Катушкин, захлебываясь, стал рассказывать, что он слышал от различных людей о вчерашнем литературном вечере. По его рассказу, выходило так, что литературного вечера и не предполагали делать, а все собрались для того, чтобы участвовать в диспуте о романтике в технике.
В комнату вошла официантка столовой, и голодный Крымов, слушая Катушкина, принялся уничтожать принесенный обед.
— Умное животное! — восторгался конструктор, наблюдая за собакой, грызущей кости, которые ей бросил Крымов. — Понимаете, Олег Николаевич, я как-то заметил, что она разбирается в поэзии! Давайте попробуем…
Он поднялся во весь свой высокий рост и начал читать стихотворение Надсона.
Собака продолжала молча грызть кость.
— Теперь прочту свое! — проговорил поэт, прервав чтение.
То ли от того, что он начал читать свое стихотворение еще громче, или по другой причине, но собака неожиданно оскалила зубы и глухо заворчала.
— Вот видите, — печально сказал конструктор, прекратив чтение, разбирается!
Олег Николаевич понял, что Катушкин старается его развеселить. «Может быть, я действительно выгляжу слишком грустным?» — подумал он и
